В такой обстановке молодой путешественник Амарон не задерживался долго на одних и тех же строках ветхого переплёта, водружённого на крышко невысокого постамента, который удобно использовался как столик. Юноша то и дело отдёргивался и оглядывался ненароком по сторонам в надежде ничего не увидеть в полумраке пыльных углов своей скромной кельи внутри величавого жилища. И к его же счастью, ничего будоражащего неокрепший ум среди горсток хлама, что предназначался скорее для декора нежели имел хоть какую-то полезную ценность, совсем не находил, потому глаза, пусть и понемногу слипающиеся, возвращались к череде следовавших друг за другом символов.
Буквы не желали занимать свои положенные места, нервно перескакивая с одной строки на другую, отчего даже перебегающий от листа к листу таракан показался частью плохо читаемого текста. Это была служебная рукопись, кою передают юным последователям в длительные путешествия, которую Амарону вручил его наставник, упоминая о важности знания, заключённого в размашистом содержании. Как то и следовало ожидать, все подобные знания оказывались слишком тайными, а потому как-то обнаружить их, совершенно не располагая первоисточником с пояснениями, делом являлось вовсе не простым. А ещё, что было немало важным, по заверению старших последователей книга та служила своего рода защитным амулетом от всякой напасти, потому-то самое время и было схватиться за её шершавые страницы, зачиная вслух скачущую текстовку. Можно было подумать, что ветер и скрип не совсем то, что может вызвать страх у человека в уме здравом, но и здесь не всё располагалось на поверхности и имело место появиться вовсе не случайно. А положило начало всему этому тоже книга, но совершенно иная: увесистый том, который тут же и валялся почти что у ногами Амарона, небрежно её сторонящегося. Можно было подумать, что юноше проще вовсе втоптать этот увесистый том с металлическим замком на обложке в виде восьмиконечной звезды, но до этого так и не дошло.
Дело было неподалёку от местечка под названием Ропань, где нашли своё обиталище очень многие рабочие мигранты, что переезжали из-за моря для работы в грандиозных проектах Империи, которой всегда не хватало рук. Сюда же и прибыли первым делом два юных исследователя: уже знакомый Амарон и его товарищ Аркор. Отправлены сюда они были своей Могучей Хартией, что водрузила на собственные же плечи бремя исторического изыскания и археологических открытий, а ещё, по мере углубления в своих исследованиях, всесторонне распространяла она клич о чудесах, что творило их богоподобное дневное Светило, отчего всё то стало походить на некий новоиспечённый культ, который не совсем могли понять люди старой закалки, на веру принимающие лишь своих собственных идолов, коими являлись существа куда более древние и не столь светлые.
Амарон никогда не вдавался в чрезмерные углубления в сферы отдалённые от исторических поисков. Исследования развития живущих в мире цивилизаций его интересовало куда больше, а зачитывание старых текстов, на языках давно вымерших, было особенно любимым делом. Потому-то он и получил себе в напарники человека много верующего, нежели знающего, коим и являлся Аркор.
– На то воля Светила! – любил он повторять. Это являлось, в общем, его основным девизом по жизни, что могло также свидетельствовать и перекинутая через плечо лента с абсолютно такой же надписью поверх невзрачного потёртого балахона из грубой шерсти, выдаваемого абсолютно всем членам Хартии.
Внешне на лицо оба юноши были очень схожи, хотя и здесь нашлось, чем им отличиться друг от друга. Амарон – худощав и несколько вытянут и, на фоне бочкоподобного приземистого Аркора, казался весьма складным малым, хотя какой-то природной ловкостью и силой он вовсе не обладал, чего нельзя было сказать об его чрезвычайно активном товарище. Свойственная всем арафесам светлая шевелюра по обыкновению и завету монахов из Хартии зачёсывалась назад и держалась тугим ободком, а отсутствующая растительность на лице, которая по тому же обязательному завету сбривалась, могла вызвать недоумение при встрече с подобными людьми из другой страны, похожих скорее на совсем ещё молоденьких монашек. Всё же Амарон являлся обладателем столь чудного и звонкого голоса, в противоположность грубого говора Аркора, что не вызывало сомнений у случайного встречного о некоем весьма представительном члене Могучей Хартии, хотя пользоваться он им совершенно не любил.
– Мы в Ропани! – объявлял капитан, что пришвартовывал своё судно к процветающему берегу дивной бухты, где даже местные пригороды были куда приятнее на вид, нежели то было прямо в центре на родине заморских монахов-юнцов.
Море облюбовало это место с западной стороны, перекатывая свои пенистые волны шуршащими валами, накидываясь нежными объятиями на каждый камешек песочных пляжей и портовых мостовых. Вода синяя, а народ вокруг пестрил самими разнообразными красками, что не мудрено: каждый хотел стать частью этой далёкой, но весьма щедрой и богатой страны.
Сойдя