А может, разгадку стоило поискать в его глазах? Ведь первое, что бросилось мне в глаз при нашей встрече, были именно эти глаза – какого-то сумасшедшего, невероятного оттенка. Они притягивали и отталкивали в одно и то же время; в них хотелось утонуть, и было страшно и хотелось бежать, не оглядываясь, от растворенной в них какой-то непонятной силы. Я не сразу сообразила, где мне встречался этот цвет – голубой, с нежной примесью сиреневого. Да в кварцевой лампе же, которую бабушка включала в комнате, чтобы убить там микробов! Может быть, эта пара капель фиолета и пугала, заставляя чувствовать себя беспомощным микробиком, когда я смотрела в его фиалковые глаза? Потом я прочитала где-то, что таких глаз на самом деле не существует. Это только игра света или влюбленного воображения. Если же посмотреть в них спокойно, дождливым серым утром, то окажется, что это самые обычные голубые глаза, которые не такая уж большая редкость. Увы, как я ни старалась, оттенок майской сирени в его глазах никуда не исчезал. Он там явно присутствовал, и все тут.
Наши первые свидания совершенно меня очаровали. Я сама не поняла, как мои ноги ловко обняли его плечи, крепкие, как у атлета и красивые, как у греческой статуи в музее. До встречи с ним я была обычной, в общем-то, девушкой. Любила нравиться и знала, как этого добиться. Неплохо танцевала, бывала во многих странах, во многом разбиралась и никогда не лезла за словом в карман. Но именно он разбудил такие чувства, от которых порой бывало страшно.
Наверняка он почувствовал, что я покорена. Победил, завоевал – какому самцу не сладко от этого ощущения? А мне хотелось сделать ему приятное еще и этим способом. Но моя щедрость было вознаграждена совсем не так, как бы мне хотелось. Он начал добавлять в наши встречи и даже в разговоры порцию холодка. Я внушала себе, что это освежающая прохлада, а вовсе не холод, от которого можно заболеть и даже умереть. Так добавляют лед в коктейль, якобы для подчеркивания его вкуса. А, по-моему, для того, чтобы сразу поставить на место некоторых людей. Людей, которым не остается ничего, кроме как смущенно сказать: мне это нельзя. Я не буду со льдом.
Лед – в нем тоже есть сиреневый цвет, как и в свете кварцевой лампы. Особенно при первых розовых лучах солнца – тогда получается лед редкого фиалкового цвета.
В первый раз, когда он сказал, что будет слишком занят на будущей неделе, я не почувствовала себя ни голой, ни беспомощной. Мало ли, какие у человека могут быть дела? Я все понимала, и все ограничилось лишь моим легким разочарованием. Но в следующий раз было хуже. Стало ясно, что он нужен мне больше, чем я ему – его руки, его голос, его фиалковые глаза, которые становятся совсем другими, когда в них вспыхивает страсть…
Я не хотела за него замуж, искренне. Мне не снилось, как я готовлю ему завтрак, ни наши дети-ангелочки, ни барбекю с моими и его друзьями по выходным. Конечно, я не говорила себе, что этого никогда не будет. Но пока меня вполне устраивали несколько страстных ночей в месяц, а дальше я не загадывала. При моей работе, связанной с командировками, причем часто длительными и не в соседний городок, трудно представить себя замужней дамой. Когда больше тянуть уже будет нельзя, придется круто менять всю свою жизнь. Не то, чтобы это сильно меня пугало, но все-таки будет жаль жизни, которой я живу сейчас. Жизни, в которой ты не обязана никому варить суп, который сама не любишь.
Но он умел сделать так, чтобы я начала стремиться к чему-то с одержимостью настоящего маньяка. Для этого ему достаточно было ясно дать понять, что я этого никогда не получу. И какое-то время я действительно хотела за него замуж. Хотела страстно, но недолго. Пока мне в голову не пришла спасительная мысль, что нам и так не плохо и вряд ли станет лучше, если мы поженимся.
Итак, замуж я не хотела, но то место, которое он отводил мне в своей жизни, тоже совсем меня не устраивало.
Он редко дарил мне что-то – запах цветов его раздражал, блеск украшений тоже не особенно радовал. У меня не было никакой безделушки, которая напоминала бы мне о нем. Но я и так думала о нем слишком часто. Он не говорил комплиментов, как я ни старалась, как ни напрашивалась: тебе нравится на мне это платье? А это? Потом мне надоедало, и мы проводили время так, как ему (да если честно, и мне) казалось самым правильным.
Позже я научилась как-то балансировать в этой странной игре – не проигрывать вчистую и, не дай бог, не выигрывать ни при каких обстоятельствах. И помнить, что, может быть, я тоже нужна ему. Ведь, несмотря на его, казалось бы, ледяное спокойствие, он иногда обнимал меня так, словно я была ему самым близким человеком. Причем человеком, только что вернувшимся из дальнего-дальнего путешествия. Если бы не это, я, наверно, никогда не скучала бы по нему так сильно.
Но однажды что-то случилось, и наше хрупкое равновесие не устояло. То ли он был со мной холоднее обычного, то ли его страсти в «те самые» минуты не хватило, чтобы этот холод уравновесить… Но когда он перешел к своим страстным объятиям,