Процедура выполнения утренней гимнастики носит характер традиции, что автоматически переводит ее в разряд ритуалов, которые потеряли смысл, но исполняются для того, чтобы не утратилась связь времен. То есть, делается для чего-то во благо чему-то.
Завтрак. Время, когда некогда грустить. Ты должен успеть урвать свою порцию вязкой, как цементный раствор, каши, тяжелое, будто камень, яйцо и – самое вкусное – ломоть воздушного белого хлеба с поджаренным краем и лежащим на нем куском сливочного масла. Именно куском. Потому что людям за стойкой раздачи в столовой, видимо, некогда кромсать огромные кирпичи масла на порционные кубики, а затем размазывать по хлебу. «Мы так до ночи будем этой херней заниматься,» – представляется мне реакция краснолицего парня в белом халате на раздаче.
Хлеб и масло здесь намного вкуснее, чем городские. Это местный десерт. Масло сладковатое и нежное. А хлеб подсоленный, пористый, он отдает дрожжами и напоминает о доме. Думаю, поэтому иногда за хлеб дерутся – хотят, сильно хотят домой.
Поначалу пресная еда вызывала отвращение. Она не лезла в рот. Но бегать с пустым желудком оказалось еще более отвратно. Голод напоминал о себе сосущим и тянущим ощущением в животе и болезненным урчанием. Так что приходилось есть.
Задача оздоровительного лагеря – оздоровление молодежи. Молодежь – это вообще-то 16–20 лет. А мне всего-то двенадцать. Какая я молодежь?.. Бабушка сейчас дома печет пирожки с земляникой – вот это я знаю точно.
Столовая – это концентрация опасности. Так что, когда ешь, постоянно косишься – как бы не прилетела каша в лицо или каменное яйцо. А еще все охотятся за твоим куском хлеба с маслом. Его нужно сразу целиком запихнуть в рот, чтобы не соблазнять кружащих возле тебя голодных и озлобленных.
Я сижу за завтраком. Мои щеки раздуты, а глаза дико вращаются – я оглядываю столовую в ожидании подвоха. Я жду чего-то, а это что-то уже произошло: реальность уже трахнула меня. Осознание придет позже. Это действие с отложенным последствием.
Обычно я стараюсь занять место за столиком у столба-опоры – если сесть к нему спиной, сзади никто не подкрадется. Сегодня мне это удалось.
В попытках не подавиться, прожевывая плотный комок во рту, можно посмотреть на тех, кто, в силу своего гендера, обладает особым магнетизмом. Больше всех магнетизмом обладает она. Особенно когда убирает за ухо падающую на фарфоровое лицо черную челку и как будто виновато смотрит исподлобья.
Вот другие девчонки. В них нет ничего, что сильно отличало бы их от мальчишек. Они просто чаще кучкуются и всегда находят, над чем посмеется. Вот и сейчас они смотрят по сторонам, переговариваются и хихикают. Отворачиваюсь. Снова смотрю на нее – она что-то обсуждает с девчонками. Не меня.
Коля со мной не поздоровался, прошел мимо, как будто не заметил. Он вчера поступил неправильно, даже гадко. Он должен был вступиться за меня. А предпочел пройти мимо. Я думал, мы друзья…
А Сережа оказался совсем другим. Не таким добродушным, как был в автобусе, когда мы ехали в лагерь. Какая-то издевка появилась в его глазах.
После завтрака я медленно добрел до корпуса, сел на кровать. Мне нужно пробыть здесь еще двадцать дней…
– А ты че, не пойдешь? – спросил забежавший в корпус мальчишка.
В нашем отряде все были примерно одной комплекции и возраста. Кроме тех троих, что всегда играли в карты у крыльца. И Сережи – он был мельче всех.
– Куда?
– Как куда? На котлован, – мальчишка достал из-под кровати чемодан и начал быстро выкидывать из него вещи. Обнаружил то, что искал, остальное кучей запихал обратно.
– Так говорили, вроде, нельзя, – неуверенно проговорил я.
День разгорался, становилось душно.
– А мы на другой.
Летом в любой воде хорошо. Дома, на песочном пляже: можно идти километр, а вода в озере все равно по колено. Встанешь на руки, как для отжиманий, и бредешь себе, тащишь под водой ноги. Вода не холодная. Скорее, прохладненькая. Как замерзнешь, поднимешься. Ветер тепло обдует, солнце быстро согреет – ты снова на руки и мутишь ногами воду, вздымая песок.
…– А куда идти?
– Пошли за мной. Только быстро, – глаза соседа горели нетерпением и азартом. Он мысленно уже плюхался в воду.
– Пошли, – я встал.
– А плавки? – остановился тот в дверях.
– У меня нет, – я опустил глаза. – Я так, в шортах. Они же быстро высохнут.
Мы бежали кустами вдоль забора лагеря. Нас не должны были увидеть. Вчера Марина, наша вожатая, несколько раз повторила перед отбоем, что на котлованы одним ходить нельзя. Но мы же не одни идем. А вдвоем.
– Давай сюда, – мальчишка отогнул сетку забора у самой земли. Страх нарушить запрет волной прошелся по спине. Я нырнул в образовавшуюся дыру.
– Мы вчера вечером уже туда ходили, – резво шагая впереди меня, начал рассказывать он, –