Чёрная Ангола. Павел Николаевич Бурдунин

. Амелия знала это лучше, чем кто-либо, потому что она была чёрная анголанкой. Горе впервые вошло в её жизнь пятнадцать лет назад, когда поздно вечером в её доме раздался короткий и властный стук. Унитовские партизаны забрали её мужа с собой, на войну. Сборы были недолгими, да и собирать было почти нечего: рубашка, запасные брюки и маленький мешочек риса. Она не стала будить детей: пусть они всё узнают завтра, а пока она прижималась к мужу и молила Господа о том, чтобы Он послал ему как можно меньше страданий, и обещала остальные с благодарностью взять в собственную жизнь. Мужа она больше никогда не видела: он погиб через месяц, где-то на севере и никто не знал, что она долго плакала по ночам, прячась от соседей. Эти слёзы она скрывала даже от Бога, потому что не хотела признаваться в том, что боится своей дальнейшей судьбы. Через девять лет убили её старшего сына, он был её гордостью – капитан, командир колонны армии УНИТА. Его смерть оказалась лёгкой: пуля попала в голову, когда он вёл своих солдат в атаку, во время боёв за их родной город Уамбо. Но потеря сына не оказалась для неё столь же тяжкой как потеря мужа, но об этом знал только Господь и её племянник-священник, которому она исповедалась. Тогда он спросил ее, о чём она горюет больше: о гибели сына или по собственной судьбе? Амелия помнила, что ей стало очень стыдно, и поэтому она солгала. Она знала, что это был очень тяжёлый грех, но утешала себя тем, что солгала лишь собственному родственнику, но не Богу. Стыдно было также потому, что она догадалась, что племянник понял её ложь, и потом про себя она искренне благодарила его за то, что он отпустил ей и этот грех. Её второй сын погиб ровно через год, так же в борьбе с правительственной армией. Амелия помнила, что приняла это известие почти спокойно. Она печалилась лишь о том, что у неё уже не будет сыновей. Дочерей она не любила и не стала бы их больше рожать, даже если бы и могла. С тех пор её жизнь опустела. Младшая дочь уехала с мужем в провинцию Бенгела и о матери не вспоминала. Впрочем, Амелия была благодарна ей и даже гордилась тем, что её единственный зять занимает высокий пост в правящей в стране партии

      MPLA

      . Старшая дочь замужем так и не побывала, хотя и родила троих детей. Амелия знала, что не должна их любить, и поэтому никогда не ласкала. Временами ей казалось, что Бог обманул её, и взамен своим несчастием она ничего не получила и даже не знала того, страдал ли её муж, после того как его увели с собой партизаны. Но до последнего времени Амелия гнала от себя эти мысли прочь, страшась, что Господь обидится на неё и лишит даже той жизни, которая у неё была.

      Ночь наступила быстро. В Анголе нет вечеров. Солнце стремительно падает с неба и тонет в тёплом океане за какие-нибудь полчаса, оставляя за собой ненадолго лишь розовую полоску воды. Каждый вечер Амелия ходила на берег слушать голос моря. Здесь, когда рядом никого нет, она может рассказать мужу о своих делах. Она знает, что он слышит её и жалеет, и она благодарна ему за эту, остававшуюся с ними любовь. Она была единственной верой, которую Амелия боялась потерять.

      Становилось совсем темно. Пока не остыли угли, нужно было идти и готовить еду. Последнее время Амелия всё чаще ела одна, хотя и не хотела признаваться себе в том, что ищет одиночества. Обычно она готовила себе фунжу и ела бобы с острым соусом джиндунгой. По субботам готовила фейжоаду1, и тогда вся семья садилась за стол вместе. Амелия, чтобы доставить удовольствие детям, покупала кусочек копчёности, которая придавала блюду особый аромат. После ужина Амелия вновь уходила к океану и иногда сидела там до самого утра, забывая о времени. Ночь была дня неё тем постоянством, которого ей так не хватало в жизни: она наступала примерно в одни и те же часы: зимой – чуть раньше, а летом позже, даря ежедневную половину суток покоя. Она много думала, и мысли её были одни и те же, и она благодарила за это ночь. Утром, выпив стакан молока, Амелия уходила на рынок. Добираться до него нужно было на платном маршрутном такси «кандонге». Она очень сердилась на свои ноги из-за того, что они не выдерживали долгий подъем в гору. Рынок назывался «Роки Сантейро», где у Амелии была своя рыбная лавка. Она не любила оставаться там подолгу. Обычно приводила себя в порядок, мела пол, чистила прилавок, поправляла тростниковый полог, который заваливал порой ночной дождь, а затем исчезала, дождавшись прихода дочери.

      Вернувшись домой, Амелия легла отдохнуть в комнате внуков, где было не так жарко потому, что сверху падала тень от росшего рядом старого, уже засыхающего баобаба. Сон не был глубоким и прерывался надоедливым жужжанием комаров, которых, не смотря на наступающий сухой сезон – «касимбу», было необыкновенно много. Амелии, тем не менее, было хорошо: во сне она снова любила мужа. Последнее время этот сон приходил ей всё реже и реже, и она уже начала боятся, что чувство уходит от неё. Она проснулась, открыла глаза и посмотрела наверх. Сквозь неплотно пригнанные щели досок и настеленную поверх них плёнку светило солнце. Тёмная полоска термитного следа шла из верхнего угла комнаты вниз к полу, причудливо извиваясь вокруг неровностей, создаваемых небрежно выложенной кладкой глиняных кирпичей. Время от времени на усланный соломенными циновками пол с лёгким шорохом с потолка падали тонкие песчаные струйки, которые сбрасывали вниз волны морского бриза.

      В доме