Чем дольше я смотрела, тем больше замечала. В целом, внешний вид крохотной комнатки вряд ли отличался от вида всех прочих церковных коморок… если бы не тлетворное влияние её безызвестного обитателя.
А влияние его, следует отметить, было весьма велико. Так, стены окутывали кровавые наброски самых разнообразных по виду существ с деформированными лицами и телами, отсутствующими конечностями и остальными частями тела. Уродливые фигуры перемежались с сложными математическими формулами и символами, смысл которых мог понять разве что один лишь их создатель; пол и вовсе покрывал единый и крайне запутанный в многочисленных своих деталях знак, имеющий форму равностороннего треугольника с расходящимися от его углов кругами и линиями.
Меня трясло от ужаса, но в то же время я живо воображала, как мог выглядеть безумец, который вздумал сотворить с несчастным закутком столь жуткие вещи, и чем он руководствовался, когда выводил на тёмных стенах контуры чудовищ. Непознанный, и оттого до жути притягательный. Таким был «Он» – тот, кто очень любил собак и почти всегда спал. И имя…
Как Энди сказал?
«Фьетофь»… По всей видимости, Светоч.
Светочем звали прежнего жильца церковной коморки, и, судя по всему, это тёплое прозвище было прямой противоположностью чёрной, как смоль, натуры таинственного «любителя собак».
Некоторое время я с содроганием натыкалась взглядом на излишне правдоподобные изображения тварей, пока не заметила предмет, выбивающийся из всего остального окружения своей полной к нему непричастностью – шарманку.
Помещение было совсем крохотным, но подрагивающая свеча внутри черепа всё же не могла в должной мере осветить все интересующие меня детали. Пришлось перенести моего костяного «друга» ближе. Я подобралась к музыкальному инструменту максимально тихо, будто опасалась, что он рассыплется от любого лишнего движения. Я оказалась рядом, и только тогда получилось рассмотреть шарманку во всех её немногочисленных деталях.
Размышляя над тем, откуда мог в церкви взяться столь редкий механизм, я не без любопытства изучала вычурные изгибы и вязи. Шарманка наверняка помнила многое, – то была изрядно обрюзгшая ворчливая дама с выцветшим чёрно-белым пейзажем на глянцевой боковине. Восседала дама, как и полагалось, с важным видом на двухколёсной тележке, но в целом, больше ей гордиться было и нечем. Тяжёлая изогнутая ручка с правого бока была единственным доступным компонентом управления машины, – да и тот оказался полностью непригодным. Я долго пыталась сдвинуть ручку с места, провернуть её по кругу, но рухлядь была непреклонна. Уж слишком долго она не вгоняла в тоску случайных прохожих своей неторопливой мелодией, слишком давно пылилась в этой тёмной комнатке в полном одиночестве.
– Давай же, проклятая! – шипела я сквозь стиснутые до скрипа зубы. Я прекрасно понимала, что