Январь 1997 г.
Дуга аорты
Руководство стажировкой будущих военных врачей привело меня в Подмосковье. Практика проходила в медицинских пунктах авиационных частей, и чтобы посетить стажеров, пришлось объехать весь центр России. Впечатлений от поездки оказалось так много, что сами собой сложились путевые заметки. Их основной мотив угадать будет не трудно – это радость от еще одной встречи с Родиной.
Бологое – Хотилово. Едешь в автобусе, как в лесной купели плывешь. Сосны и сосны вокруг.
Собеседник – местный житель – рассказывает: «На петербургском тракте у Хотилова – церковь, которой 200 лет. Поставили ее еще по указу Екатерины в честь великого князя, умершего от оспы в той деревне по дороге в Петербург. Хотилов (ныне Хотилово) упоминается со времен Петра, описано у Радищева. Место ямщицкое, кабацкое, вольное: хочу поживу, хочу поеду дале. Отсюда и название…»
Медпункт прямо у реки. Полетов нет – тихо вокруг. Тишина такая, что я и не припомню. На берегу рубят баню из сосновых бревен. Воздух просто напоен запахом мокрой сосны.
Речка быстрая, с перекатами, дно песчаное. С высокого места видно, как щука носится за мелочью. В тихих плесах – лилии. Вода чистейшая – пить можно без боязни. И жесткая: один раз намылишься – и кожа скрипит… Утром спустился к реке – туман клубится над теплой водой. Роса на траве, ладонью заденешь – умыться можно. Низко-низко утки летят…
Дети в летном городке здоровые: все возле речки да в лесу, в который и ходить не надо – ветки в окна лезут.
Места эти тяготеют к Ржеву. Где-то здесь берет начало Волга – аорта России. Дед мой по отцу – ржевский крестьянин. Они еще в прошлом веке перебирались из-под Ржева в Питер, работали на заводах, селясь слободой – отсюда и Ржевка пошла.
Тянет меня сюда, и сердце мое радуется этой стороне, не ахти какой хлебной, разве что грибной. И батю моего в последние годы, когда он жил в Крыму, неудержимо тянуло на север…
Подмосковье. Ступино. Лето выдалось жаркое, 30°. На привокзальной площади грязно. Вода из колонки. Вино в розлив, бойкая торговля. Хоть бы гроза прошла…
Белопесоцкое (у Каширы). Какая-то особая грустная пустота перронов на маленьких станциях. Высокие травы, солнце уже чуть склонилось, шесть вечера. У насыпи кладбище с обелиском в честь летчиков, погибших в войну и в наше время.
Замечаю, что старые и пожилые женщины да и мужчины отчего-то, безо всякого повода с моей стороны делятся со мной во время долгой дороги чем-то своим, военным…
«Старший брат еще до войны окончил авиационные курсы. В 41-м на одно задание слетал, телеграмму дал домой, на другое полетел – и все…». Немцы только до Каширы дошли, дальше не пустили, я здесь на фабрике работала», «Братуха мой в войну летчиком был. Тогда здесь летчики стояли, это ноне ракетчики… Немец как стал бомбить, бомба к ним в столовую и попала, угол отвалило, их кирпичами забросало, однако обошлось». И тому подобное.
Наверное, оттого, что я – военный, да и слушаю внимательно. А главное потому, что у людей моего и особенно более старшего поколения сохраняется неизбывная потребность поделиться тем, что осталось на всю жизнь с того страшного времени.
Работая в войсках, начинаешь понимать: то, что ты, знаешь о них, – лишь вершина «айсберга». Вся же его масса – люди, техника, армейские будни и трудности – огромно, как часть народа. Вот почему профессиональная линия в моем скромном повествовании и линия России неизбежно переплетаются между собой. Они неразделимы…
Поезд Москва – «Горький». Первый час ночи. В купе беседа. Старый инженер, уже, конечно, на пенсии, громко и увлеченно рассказывает молодому собеседнику о строительстве Беломорканала, о мостостроении, проектировании шлюзов на канале. Вспоминает о предложении, сделанном в то время, строить деревянные затворы шлюзов, так как металла не хватало… Поражает удивительная духовность наших стариков – большевиков 30-х годов.
В соседнем купе дремлет генерал. Седой, сердитый бобрик волос, глубокие морщины… Ехать долго… Со стороны особенно ясно: старики уходят, именно поэтому их присутствие еще так заметно и необходимо. Но они уходят. Нужна надежная смена.
Подъезжаем к Горькому. Утро сумрачное: леса в дыму. Огня не видно, а дым стелется, торфяники горят. Слишком долго нет дождей, все высохло.
Добираюсь до Правдинска, на окраине которого разместились мои подопечные.
Летные гарнизоны живут напряженно и размеренно. Машины сложные, могучие, новые. Летать на них – тяжелая работа. Поживешь в городке день-другой и начинаешь думать, что ты на производстве, в цехе, работающем круглосуточно. Этому отдано все. И медицинский труд тоже.
Летчик делает свое главное и единственное дело, – он летает. Работа врача подчинена идее обеспечения. Ее выполнение требует технической вооруженности, глубокого подхода с позиций физиологии и психологии – как в работе с космонавтами. Именно при этом условии она сможет приносить авиационному врачу