Проводы затянулись, молодежь по углам добавлялась портвейном, танцевали под магнитофон. Старшее поколение затянули песни за столом, ветераны вспоминали войну. Ваську соседка затащила в сад, неумело целовались, объяснялись перед разлукой, договорились встретиться, когда гости разойдутся по домам. Вышли на улицу, перед калиткой стояли сын председателя совхоза и сын участкового. Ребята дерзкие, их в селе побаивались. Ни одна драка без них не обходилась, но всегда выходили сухими из воды. В соседнем селе изнасиловали девчонку, так родители откупились, да еще ославили. Уехала вся семья бедной куда – то.
– Ты, Вась, не переживай, твою кралю вниманием не обделим, приласкаем! – сын участкового нарывался.
Ребята старше Василия и явно сильнее. Чувствуют свою безнаказанность и превосходство.
– А при мне тронуть слабо?
Сын председателя схватил соседку за кофточку, та рванулась, отлетели пуговицы, обнажилась грудь. Васька наотмашь ударил обидчика, но был сбит с ног другим. Били его ногами по лицу, ребрам, куда попадут. Встать не давали.
– Помогите! – Соседка побежала во двор, прикрываясь разорванной кофточкой.
Драчуны замешкались, Васька вскочил, схватил заготовленный для ремонта забора кол и стал бить обоих. Те закрывались руками, это видели подбегающие гости. Их растащили по домам, Ваську отмыли от крови. Отец неодобрительно качал головой.
– Соседку не поделили? Ладно, молчи, дай Бог обойдется!
Не обошлось. Вечером во двор на мотоцикле с коляской въехал участковый с городским милиционером. Подошли к коловшему дрова отцу Васьки.
– Прости Иван, арестуем сына. Умер сын председателя, все видели, как Васька колом махал, а там гвоздь оказался. Да и мой дурак пострадал.
Отец сглотнул ком в горле, вогнал топор в плаху по обух.
– Если что с Васькой до суда случится, спалю!
На войне отец Васьки горел в танке, следы на теле носил, отсюда сельчане звали Горелым. Он не обижался, выжил, не всем удалось.
Мать с сестрой плакали, соседка ревела в голос. Десять лет! Прощения не просил, от последнего слова отказался, не считал себя виноватым. Отец только кивал головой.
– Везде люди живут, не ломайся! – Все напутствие.
Васька и не ломался, был бит, но и сам бил, пока не отстали. Работал на лесоповале хорошо, для селянина труд тяжелый, но не великий. Еды не хватало, потом привык, жилистый оказался. Года через два соседка прислала фото в белом, по моде, коротком халатике. Выучилась на фельдшера, вернулась в родное село. Писала, что ждет. Сердце билось у Васьки, как у воробья! Неделю не ходил – летал! Вдруг не нашел фото в тумбочке, смотрел на сидельцев волком. Перед построением громко предупредил.
– Вам фотка для рукоблудства, а мне для души! Приду с работы, на месте должна быть, не вспомню. Не будет, дознаюсь, зарублю!
Вечером фото лежало на месте и пачка сигарет, да пачка чая. И звать стали Ваську Василием Ивановичем, а не только Чапаем. Загрустил Васька, почти год от соседки ни весточки. Мать с сестрой не вспоминают в письмах. Наконец узнал каракули отца, коротенький листок. Прошлым летом утонула твоя зазноба, сынок, в озере. Хорошая девушка была, нам помогала, царствие ей небесное! Перетерпи, сынок, перетри! Жить не хотелось, навзрыд, зашелся криком. Очнулся в больничке, седая прядь, внутри что – то умерло с этим известием. Года проскочили незаметно.
По родному селу прошел неузнанным, родители обрадовались, ждали. Постарели, он уже мужчина. Сестра давно замуж вышла, уехала в далекий город, дети у нее. Отметили, выспался, на другой день пошли на кладбище. Помянули, отец процедил сквозь зубы.
– Нырнула в озеро, головой об камень, утонула. Купальник был изодран, егерь нашел.
На третий день в правлении совхоза начальник мастерских, его ровесник, стал отговаривать Василия Ивановича.
– Уезжай отсюда Васька, с твоим стажем нам трактористы не в строку. Старикам твоим поможем, не волнуйся! Давай лучше выпьем за встречу!
Шел по улице Васили Иванович, еще молодой, стройный мужчина, на которого с интересом заглядывались женщины молодые, девушки. Только у него перед глазами образ той, в белом халатике, веселой! Домой не зашел, в баньке достал трофейный парабеллум, что отец привез с фронта, спрятал под ремень, зашагал к озеру.
– Тварь ли дрожащая или право имею? Раскольникову может и стыдно топором старушку, хотя и вредная. Себя можно, любовь ушла, не только к ней, единственной! К людям любовь ушла из души! А без любви как жить?
Вот и озеро, вагончик рыбаков настежь, поставил бутылочку на стол, кусок хлеба с огурцом, что ровесник завернул с собой. Выпил, огляделся, на лавке ружье. Патрон в стволе, прицелился в пень, осечка. Зашуршали кусты