Седьмое небо. Игорь Алексеевич Травкин

хом. В этом блёклом, застывшем в окаменении пространстве, казалось, рождалась Вечность, не знающая начала и конца, не знающая времени, суеты, ненависти и любви: движение здесь не существовало по определению, и всякое нарушение стабильности, тут же меняло пейзаж навсегда. На востоке вытекала из неба такая же высушенная, как и всё вокруг, бесцветная полоска дороги, а может наоборот, – это дорога уходила в небеса, в то заветное далёко, которое находится где-то между небом и землёй, в расплывчатой точке пространства, где всё сливается в одну плоскость. И вот в этой точке и зародилось вдруг движение, нарушившее монотонную стабильность окружающего пространства. Движение имело цвет – оно полыхнуло всеми цветами радуги, словно капля росы, падающая с листа и в недолгом полёте своём отражающая солнечные лучи. Капля росла и вскоре начала приобретать очертания автомобиля. Автомобили ездили по этой дороге меньше десяти раз в месяц. Два грузовика. Два раза в неделю – автолавка, и один раз в месяц – бензовоз. Поэтому перламутровая «Чайка», едущая по этой дороге, вполне могла оказаться миражом, ибо такого чуда местные жители не видели здесь, по крайней мере, с того момента, как рассыпался коммунистический Вавилон. Заправщик Абармид сразу заметил движение на горизонте, потому как знал цену этому самому движению, и теперь не моргая, прищурившись, наблюдал за тем, как диковинный автомобиль приближается к заправке. Когда машине осталось преодолеть последние километры, он постучал в пыльное, почти матовое от времени, окошко бытовки, вызывая дочь, которая помогала ему. На порог вышла невысокая кареглазая девушка, хрупкая и красивая, и, проследив взгляд отца, тоже стала пристально рассматривать приближающихся нежданных гостей. Через десять минут перламутровая «Чайка», переливаясь на солнце своими мускулистыми мощными линиями и поблёскивая хромом, подъехала к заправке. Абармид сразу подметил, что на кузове автомобиля нет ни пылинки, хотя обычно, после поездки по степной дороге, машины подъезжали все в пыли; странные номера, на которых вместо цифр и букв было конкретно написано «Любовь», он тоже отметил, а поэтому взял вёдра и отправился поить коней, пасущихся в степи, – он был стар, и свою любовь уже пережил, а значит, оставаться ему было ни к чему.

      Машина подъехала к колонке и остановилась, двигатель заглох, и из машины вышли двое – мужчина средних лет и девушка, возраст которой было трудно определить. В профиль она казалась юной и наивной девушкой, но в анфас уже проступали черты прожжённой стервы, повидавшей жизнь. Впрочем, ощущение это постоянно менялось в зависимости от местонахождения девушки относительно солнечных лучей и вас, мимика её была настолько подвижна, что лицо было очень трудно запомнить. И всё же она была очень красива. Густые рыжие волосы шелковистым дождём ниспадали почти до земли, их глубокий цвет с множеством естественных оттенков буквально приковывал к себе взгляд, над бездонными синими глазами полумесяцами играли такие же рыжие брови, придающие выражению лица какую-то неуловимую особенность – толи иронию с долей насмешки, толи печаль с каплей иронии. По скулам золотистым оттенком темнели веснушки, делая её похожей всё же больше на несформировавшегося подростка, но над верхней губой одинокая родинка придавала ей некую загадочность, возможно даже, сексуальность.

      – Как же я люблю лето! – радостно воскликнула она и протянула изящные, гибкие руки к солнцу; голос у неё был мелодичный, чуть резковатый, но нежный.

      Одета девушка была в простое зелёное платьице в ромашку, которое остро и чётко подчёркивало её стройную фигуру и оттеняло загорелую гладкую кожу. Девушка закружилась босая вокруг колонок в танце радости и счастья.

      Спутник её неодобрительно на неё посмотрел, покачал головой, но ничего не сказал. Это был серьёзный, где-то даже суровый мужчина, хотя прочесть по его лицу его мысли или чувства было невозможно, словно бы на нём была каменная, непроницаемая маска. Одет он был в строгий чёрный костюм, под которым виднелась такая же чёрная сорочка, но на удивление, не смотря на почти сорокаградусную жару, по его виду и сухому бледному лицу нельзя было сказать, что он испытывает хоть какой-нибудь дискомфорт. Причём, даже на руках его были чёрные кожаные перчатки!

      Мужчина целенаправленно вставил «пистолет» в бак и так же целенаправленно направился в бытовку оплатить топливо, но спутница его вдруг преградила ему дорогу.

      – Давай я заплачу, чтобы ты там не отчебучил чего-нибудь! – открытой улыбкой улыбнулась она и протянула руку. – К тому же, мне нужно позвонить… возможно, там есть телефон или зарядка для моего, а то моя совсем сломалась.

      Казалось, мужчина засомневался на секунду, но уже в следующий миг протянул девушке скомканные в шарик деньги, едва заметно улыбнувшись. Хотя, может это ей просто показалось?..

      – Тебе купить что-нибудь? – обернулась она, уже входя в утлое строение, выкрашенное сто лет назад в зеленый, а теперь выгоревшее до серого; он молча отрицательно покачал головой, поправляя шланг колонки.

      Внутри было чуть прохладней, чем на улице, но воздух был сопрелый и какой-то кислый. Вся обстановка помещения заключалась в столе, на котором стояла касса, какой-то аппарат, которым, по-видимому, управляли колонками, и в нескольких затёртых до дыр стульях. За кассой сидела совсем