– Почему суда все еще не у берега? – сурово спросил король Олаф[1].
Он был одет как простой викинг – в желтоватые кожаные штаны и грубую оленью куртку, обхваченную кожаным нагрудником с двумя – на груди и на спине – металлическими ромбовидными щитами, и обут в грубые сапоги из воловьей кожи. И лишь увенчанный крутыми бычьими рогами золотистый шлем да громадный рост немного выделяли конунга конунгов из группы воинов, чьи шлемы, как и шлемы предков, были изготовлены из тюленьей шкуры и подшиты крепкими роговыми пластинами. Да и меч у короля был коротким, похожим на нечто среднее между длинным норманнским мечом и абордажным пиратским кортиком.
– Вечером недалеко отсюда рыскали волки финмаркского[2] воителя, – проскрежетал своим охрипшим голосом Скьольд Улафсон, начальник личной охраны короля, один из лучших его воинов.
– И ты решил дождаться того дня, когда они перестанут рыскать? – с грустной иронией поинтересовался Олаф.
– Хотелось бы дождаться и такого судного дня, очень хотелось бы…
Рослый, с непомерно широкими обвисающими плечами, начальник личной охраны стоял позади короля, как бы защищая его от холодного берегового ветра. Олафу не нужно было настороженно оглядываться, потому что знал: со спины его всегда прикрывает ярл[3] Улафсон. Огромный турнирный меч лежал на плече ярла, словно он только что вышел из сечи и теперь, стоя на возвышенности, поджидал новую волну врагов.
– Мне тоже, – мрачно признался король. После того как он потерял норвежский трон, Улафсон еще ни разу не видел на его лице хоть какие признаки просветления.
– Кстати, эти оборотни имеют обыкновение рыскать по ночам.
– Есть у них эта волчья привычка, есть, – устало признал король, – но стоит ли ей удивляться?
– Когда эта стая увеличится, она станет крайне опасной. Корабли – последнее, что у нас осталось и чем мы ни при каких условиях не можем рисковать, – яростно блеснул Улафсон красноватыми, навыкате, глазами. И короткая огненно-рыжая, окладистая борода его еще больше вздернулась, едва прикрывая при этом непомерно широкий волевой подбородок.
– Да, ярл, корабли – последнее, что у нас осталось, – угрюмо подтвердил Олаф.
В иной ситуации король мог бы истолковать слова знатнейшего из своих ярлов как намек и даже как грубый упрек ему, правителю, не сумевшему защитить не только свою страну, но и свой трон. Однако сейчас ему было не до толкований. Тем более что конунг был уверен: никакой неприязни к нему Улафсон не питает.
После гибели командира королевской дружины викингов Торстейна ярл Улафсон оставался единственным, кто по-настоящему способен был держать в узде многих своенравных ярлов. Свирепость Красноглазого, как чаще всего воины называли между собой Улафсона, могла быть сравнима разве что с его хитростью и коварством. А ярлы знали, что человек, соединявший в себе эти черты, да к тому же опирающийся на большой, знатный род, должен быть или предельно приближен к королю и наделен какой-то реальной властью, или же отправлен в Исландию, подальше от трона.
– Корабли – тоже воины, – напомнил Улафсон королю, – а значит, и умирать должны, как воины, и вместе с ними.
– Выполняя приказ своего короля, датчане стараются не браться за мечи без крайней на то необходимости. Причем ради собственной же безопасности. Мы тоже пока что должны избегать мелких стычек. Нужно собраться с силами, вооружиться и уж тогда вызывать их на решающую битву.
– Думаешь, что конунг русичей способен помочь нам войсками?
– Разве я что-нибудь говорил о походе к земле русичей? – резко отреагировал король, поскольку пытался превратить цель похода в свою последнюю монаршую тайну.
– Нет, не говорил. Но больше идти не к кому. Шведы к войне с датчанами пока не готовы, хотя по пути к земле русичей или к земле германцев нам не мешало бы погостить пару дней в Швеции.
По тому, как подбадривающе ярл смотрел на него, король понял, что тот откровенно провоцирует его на… откровенность, поэтому холодно ответил:
– К какой земле нам идти, я еще и сам не решил. Об этом поговорим уже на драккаре[4]. А пока что ты сейчас же подведешь все наши драккары к берегу, поскольку мы зря теряем время.
– Если так приказано королем… – едва заметно склонил голову Улафсон и тут же приблизился к краю плоского утеса, на котором они стояли.
Сняв шлем, ярл водрузил его на острие меча и помахал им. На кораблях знак тут же заметили и принялись поднимать паруса да налегать на весла.
По традиции викинги по-прежнему называли свои суда драккарами, на самом же деле теперь они уже мало напоминали те большие челны без палуб, кают и надпалубных надстроек, на которых обычно выходили в открытое море их предки.
– Сколько воинов пойдет с нами? – спросил конунг, наблюдая с высоты утеса, как у его подножия проходят к причалам