Вокруг только незнакомцы
И земли эти в памяти тоски не вызывают
Я вагабунд! прости, господи…
Причины
1
И вот слова: слова, слова, слова – их много – этих слов. Слова взлетают, вот парят, но травят все равно. Калит, издеваясь, лексический дурдом, до слез и до тупой ненависти калит – у меня давно слов полные карманы, только толку с них всех горсть.
То З-Л-О-С-Т-Ь. Хайт. И раздражение. Мой главный грех, моя порочность. Кроме слов – пустота, и в пустоте нет смысла, вот только унион из слов и пустоты удачным образом поддерживают жизнь. И, блин, никто не сведущ, но может Он, Всевышний, знает, сколько перечеркивал я эти кучи слов в надежде на спокойствие, но как всегда, все было тщетно, я в смятенье. И голос Гамлета теперь во мне…
Говорю о Всевышнем, хотя сам не уверовал, а ссылаюсь на Него, ибо плевать.
Излишне изнежен я или напрочь изнеможен дерьмоворотом – не знаю. Но в который раз стою уставший на обочине, ищу силы для Новой Борьбы и все обещаю себе еще попытку – улавливаешь?
Мне чуть за 20 – 3-ий десяток, называется, пошел, – но еще не 25.
Я молодец и это, конечно, в кавычках: раньше не мог и мыслить, что письмо – моя отрада, и кризис взросления отразится лексической дугой на страницах полных прозы. Ух, если бы я знал, что писательство само по себе и в особенности, когда оно не приносит денег, схоже с наркотиком или скорее с наркотической ломкой, потому как оно и выглядит невинно, но на деле пожирает полностью с костями, прахом, тенью – всем таким, – в жизнь его бы не попробовал, даже в сторону его не глянул, если б знал. Тем паче с ним раз на раз – либо катарсис, либо сильнейший загон. И в загоне нет смысла. Ни в чем таком нет смысла – ищи в другом, а в погоне за соответствием и осмыслением собственного сумасшествия увлечешь себя лишь в дебри, где иссыхает время без гнили и славы, и остается только нелогичность.
Ты – нелогичный. Я – нелогичный. Все гнев и все риторика. Графомания, любовь, бредятина. Эстетика. Диптих дерьма и солнца. Конвульсии творца, собачий кайф маэстро – все такое.
Проще говоря, я мальчик депрессивный, и все мною написанное мне нравится в среднем пятьдесят семь минут – даже до часа не доходит, – а потом я это ненавижу, и вот же обида, но обидней то, что, когда я выдавал что-то объективно удачное, еще в школе, когда я начинал, отсекала мама, упрекая в праздности, вечно сравнивая меня с моим отцом: «… он так же говорил, что гениален, а вокруг бездари, и че? – где он сейчас?»
И вот оно – вот этот корень. Весь психоз, гнетущее чувство несоответствия, неуверенность и инфернальный страх меня доканывают, но письмо – лишь пример, а неуверенность здесь – неуверенность не во всем. До меня только недавно дошло, как я могу оправдаться, что скопил в себе столько дебаффов. Я рос без отца, меня воспитывали мама с бабушкой, и рядом долгое время была только сестренка; отца я помню злым и бьющим маму, пинающим меня как мяч, и вечно кричащим на стены.
Не помню родителей пьяными. Злость и драки были из-за чего-то другого.
Строчу этот роман в том же возрасте, сколько было им, когда я родился.
После развода белое пятно на пару лет, а уж после я в окружении женщин. Дышу как они, думаю как они, и отчего-то чувствую себя все больше лишним. Всю жизнь с женщинами, всю жизнь не так, а как правильно быть мужчиной, не знаю до сих пор, но знаю, как лепят мужика они. Женщины всегда указывали на мои недостатки: каждый день, каждый час я что-то делал или думал не так, но всегда они только говорили и говорили, ЧТО мне нужно делать, а КАК это делать, не ведали (я решил, что только мужчины способны донести до мальчика такого рода идеи, и только мужчин мальчик будет понимать), хотя в принципе я не уверен, из-за женского воспитания или по моей