Лучший столик, в углу у окна, на удивление оказался свободен. Сколько предпохмельных утренних часов я провёл за ним в былые времена. Сколько литров бодяжного пива впитала его гладкая поверхность. Сколько небритых пьяных морд искали спасение в его освежающей прохладе. Этому столику будет, что вспомнить перед огненной пастью утилизационной печи.
Контингент данного заведения радовал своим многообразием. Потрёпанные жизнью работяги и вертлявые азиатские гастарбайтеры мирно соседствовали с владельцами дорогих автомобилей, припаркованных у входа. Все деловито кушали и сладко выпивали под старательные завывания отечественной попсы. И на каждом из этих непримечательных лиц можно было разглядеть незаметную жителям других регионов особую петербургскую породу. В их осанке чувствовалась львиная стать, а в глазах готовность к любым приключениям.
Петербуржец это не просто место проживания. Петербуржец это судьба. Где бы ты ни был, чем бы ты ни занимался, могучая тень города всегда будет стоять за спиной. Ты не просто отдельный индивид, ты часть города. И не важно, нравится тебе это или нет.
– Одна в пите готова! – послышался равнодушный голос кассирши.
Я направился за долгожданным «свёртком», а когда вернулся, за моим столиком нагло восседал мужчина в сером пальто и с непроницаемым выражением лица потягивал моё пиво.
– Что это значит? – возмутился я.
– Добро пожаловать домой! – улыбнулся мужчина, повернув голову в мою сторону. Один глаз у него оказался закрыт чёрной повязкой.
Тут меня осенило, я уже пересекался с ним…
Голоса
1
В первые годы жизни твои контакты с обществом ограничены. Ты ещё не успел обзавестись громоздкой сетью друзей, знакомых, одноклассников, друзей знакомых, знакомых одноклассников, продавцов соседних ларьков, учителей, преподавателей различных секций и т.д. и т.п. В самом начале твой мирок состоит из небольшого количества людей, как правило, это родители и ближайший круг общения мамы и папы. Но в Петербурге моего детства частенько встречался необычный социальный институт, некий промежуточный вариант между семьёй и враждебным обществом, назывался этот институт – коммунальная квартира.
Многие ошибочно полагают, что коммунальная квартира это изобретение большевиков. На самом деле, «коммуналки» в Петербурге были всегда. С начала восемнадцатого века в городе появляются многочисленные доходные дома, где, зачастую, в малюсеньком жилом помещении теснилось сразу несколько семей с внушительной армадой детишек. Вспомните хотя бы жилище Мармеладовых из романа «Преступление и наказание»: «…Огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной; всю ее было видно из сеней. Все было разбросано и в беспорядке, в особенности разное детское тряпье. Через задний угол была протянута дырявая простыня. За нею, вероятно, помещалась кровать. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и ничем не покрытый. На краю стола стоял догоравший сальный огарок в железном подсвечнике. Выходило, что Мармеладов помещался в особой комнате, а не в углу, но комната его была проходная. Дверь в дальнейшие помещения или клетки …была приотворена. Там было шумно и крикливо…»
Город разрастался, открывались многочисленные промышленные предприятия, для которых требовалось много рабочих рук. Так в Петербурге появился обширный класс пролетариата. Даже неприхотливому русскому рабочему для выживания необходимы четыре стены и крыша над головой. На окраинах столицы стали возводиться деревянные бараки, где условия были не лучше, чем у несчастных Мармеладовых. Кто знает, возможно, именно жилищный вопрос в Петрограде сыграл роль детонатора в русской революции.
После прихода к власти большевиков, начался знаменитый этап уплотнения. Большинство из нас знакомо с ним по произведению Михаила Булгакова «Собачье сердце». В книге уплотнение показано, как абсолютное зло. В реальности ситуация выглядела не так однозначно. В большинстве случаев квартиры не принадлежали людям, которые в них проживали, будь это высокий государственный чиновник или знаменитый на весь мир профессор. Львиная доля жилья находилась в руках малочисленного количества арендодателей, безбедно живущих на получаемые со сдачи квартир доходы. Вот у этих капиталистов и были экспроприированы квадратные метры, после чего и было проведено знаменитое уплотнение. Для небольшого процента людей это действительно ухудшило жилищные условия, но огромному числу рабочих семей позволило выбраться из гниющих бараков.
То лихо проносились, то нескончаемо тянулись годы советской власти. Во время НЭПа кое-где была восстановлена частная собственность на жильё. Но НЭП оказался мерой недолгой, и уже в 29-ом году все квартиры стали коммунальными. При этом из-за быстро шагающей по стране индустриализации и вызванному ей притоку сельского населения, санитарная норма жилья в Ленинграде только сокращалась. А потом была война и блокада, здесь было не до жилищных проблем. Ближе к концу 50-х годов, наконец, был поднят вопрос массового