С самого начала мы договорились, что это будет россыпь новелл – историй из его богатейшей на события и людей жизни.
– Я тут набросал пятьдесят сюжетов, – сказал мне СВ при первой же встрече, показывая несколько страниц блокнота, испещрённых убористым почерком. – Тебе не будет скучно.
– Почему пятьдесят? У вас же их сотни! Вашей жизни хватит на сто разных жизней!
– Давай сделаем пятьдесят. А там посмотрим.
Это была цель и это был план-минимум, который надо было выполнить во что бы то ни стало. После первой же новеллы, которую я отправила СВ по электронной почте, он позвонил, взволнованный: «Это то, что надо! Это действительно мои слова, мои интонации и чувства. Спасибо!»
Мы успели сделать только двенадцать новелл, когда СВ увезли в больницу в тяжёлом состоянии. Я уже подумала, что план рухнул. Но не успела я войти в палату, как услышала:
– Сколько у нас новелл? – Это было первое, что он спросил меня, когда я приехала.
– Двенадцать, – говорю.
– Продолжаем работать. Инга, где там мой список? Выбирайте, какую историю мне рассказать.
Поначалу СВ едва говорил, даже диктофон не мог ухватить его голос, поэтому Инга, его жена, работала переводчиком. Однако с каждым новым воспоминанием его голос креп, как будто в него вливалась жизненная сила. Поразительно, но СВ буквально воскресал на глазах. Когда я появлялась, медсестры шутили: «А вот и допинг пришел».
Каждое утро я приветствовала СВ одной и той же фразой: «Привет, СВ, пришла посмотреть на ваш конец». Он тут же начинал хохотать, вспоминая неприличный анекдот, стоящий за этой фразой, который сам же мне и рассказал.
СВ любил хорошие анекдоты, знал их множество и требовал от каждого приходящего рассказать что-нибудь свеженькое. Из палаты умирающего СВ то и дело выкатывались взрывные волны хохота, изумлявшие медперсонал клиники: такого пациента они ещё не видели. СВ любил жизнь – всегда и везде. Он умел радоваться всякой мелочи, он был переполнен оптимизмом, которым щедро делился и который не изменял ему даже на больничной койке. В нём жила какая-то фантастическая жизненная сила и воля, которые не оставляли места унынию и отчаянию. Мне кажется, он даже не знал, что это такое.
СВ ждал каждой утренней встречи и каждый раз спрашивал – сколько теперь у нас? Мы двигались стремительно. Двадцать новелл, тридцать, сорок, сорок пять… Когда их стало пятьдесят, СВ как будто успокоился, удовлетворённый тем, что выполнил план-минимум, и даже потерял интерес к этому делу, замкнулся, словно переключился на что-то более важное внутри себя. Казалось, он стоял на пороге иной жизни и вглядывался в новые горизонты, открывшиеся перед ним. Через несколько дней он ушёл навсегда.
Безумно жаль, что вышло только пятьдесят новелл. Он хотел рассказать о многих своих друзьях и единомышленниках, о своём детище, «Никохиме», которому посвятил последние 30 лет жизни и сотрудников которого нежно любил и опекал, а они платили ему тем же. Но не успел и заранее просил прощения у всех, кто не упомянут в книге. Очень много интересного осталось за бортом – рассуждения СВ о добре и зле, о том, что одно без другого, увы, не существует, о разочаровании СВ в капитализме по причине его глубочайшей безнравственности, о его преклонении перед женщинами, о природе отрицательного отбора в нынешней власти, о причинах краха микроэлектроники в нашей стране, о производительности труда и скрытой безработице, о зависти… Об этом мы успели поговорить только вскользь, отложили на будущее. Помню, я спросила:
– Сергей Викторович, а вы завидовали кому-нибудь?
– Конечно.
– Кому же? И в чём?
– Я всегда завидовал тем, кто умел танцевать, петь и говорить на иностранных языках.
– Но ведь этому можно было научиться!
– Когда?!
Замечание мое, конечно, было глупым. Сергей Викторович спал только четыре часа в сутки, и оставшихся двадцати часов ему едва хватало на большие государственные дела. Тут не до танцев.
Пятьдесят новелл – это слишком мало, чтобы сложить непрерывную линию жизни СВ. Поэтому она получилась с пробелами, пунктирной, отсюда и название книги. Тем не менее этот «Пунктир» даёт преставление не только о жизни СВ, но и об эпохе, в которую он жил. Эпохе противоречивой, неоднозначной, в которой много чего было, да и люди были разные. Но при всём том в ней присутствовало то, что сейчас редко встретишь, – бескорыстие, ответственность, самопожертвование, долг, служение, то, что воплощено в личности СВ и его жизни.
Инга, «моя половинка», как говорил СВ, активно участвовала в разговорах, дополняя воспоминания мужа другими, своими красками, и картинка становилась более