На улице были все признаки весны: снег на придорожных сугробах потемнел и стал ноздреватым; днём на дорогах появлялись лужицы, из которых талая вода робко сбегала в кюветы; под крышами, “потея”, росли толстенные сосульки. Но морозы, особенно ночью, были ещё очень крепки. С наступлением темноты деревянные стены сарая потрескивали и под утро покрывались седым инеем. Мороз жгучими иголками впивался в беззащитные щенячьи тельца,– они ещё теснее жались друг к другу. Лежащим с краю доставалось больше всего, поэтому каждый стремился в середину, отчего живой клубок щенячьих тел был в постоянном движении. Невольно сам собою соблюдался непреложный закон Колымы: движение – жизнь, всё остальное – Вечная Мерзлота. Успокаивались они только утром, когда солнце нагревало металлическую крышу, заставляя стены обильно “плакать”. Мороз отступал до вечера, чтобы ночью вновь издеваться над живыми комочками.
Но вот в сарай вместе с хозяином пришёл мужчина. Речь его лилась неторопливо. Спокойный бархатный голос журчал, как тот ручей, что появлялся после обеда за сараем. Мужчина осмотрел всех щенят и остановил свой выбор на крутолобом.
Уже после первого прикосновения тёплых рук мужчины щенок перестал дрожать. Когда же его посадили в меховую рукавицу, он понял, что есть другая жизнь, не похожая на собачью. Жизнь в тепле, от которого хочется долго, долго спать и не просыпаться. Ещё бы! В рукавице, да за пазухой. Такого блаженства он никогда не испытывал. Оттого-то и уснул, как убитый. Даже не слышал, как новый хозяин нёс его через весь посёлок, вошёл к себе в дом, не вынимая из рукавицы, положил около теплой печки на мягкую подстилку. Сколько он спал, неизвестно. Разбудили его людские голоса: женщина вела задушевный разговор с мужчиной.
– Какой он породы? – тепло и просто спросила женщина.
– Отец его – восточноевропейская овчарка, – звучал в ответ баритон, – а мать – чукотская ездовая.
Люди говорили тихо, чтобы не потревожить щенка. Крутолобый догадался, что речь шла о нём. Нежась в тепле, он затаил дыхание, вслушиваясь в приятные голоса доселе ему незнакомые.
–Каким он будет, когда вырастит? – допытывалась женщина.
–Во-первых, большой, как овчарка. Видишь, лапы какие здоровенные …
– Скажешь тоже! – засмеялась женщина. – Весь в рукавице уместился.
–Ты сравни с туловищем, – оправдывался мужчина. – Посмотришь, когда вырастит, будет выносливым весь в мать, а большим – в отца.
Как приятно слушать о себе такие лестные слова. Если бы ещё от голода не сосало под ложечкой, всё было бы прекрасно.
– А какого цвета будет его шерсть? – не унималась женщина.
–Чуть темнее, чем у волка, с серыми подпалинами на боках.
Как у волка! Ничего себе!! От такого сравнения хоть у кого дыхание перехватит. Крутолобый от натуги выпучил глазки, они возьми да приоткройся. В узкие щелочки глаз ударил яркий свет, да так неожиданно и сильно, что пришлось забыть про свою родословную и трусовато заскулить.
Люди давно ждали этого момента. Они приготовились заранее. Развели тёплой водой сгущёнку и держали её у печки, чтобы не остыла. Щенок и рта не успел открыть, как соска со сладкой влагой очутилась у него на языке. Такая вкуснятина-а! И главное – её много, и никто не отнимал. Крутолобый от удовольствия закрыл глаза. Пил долго, жадно покряхтывая и судорожно сопя. Коготки передних лап машинально вонзались в мягкую подстилку. Не открывая глаз, крутолобый с соской в пасти заснул.
Так повторялось долго.
Каждый раз, просыпаясь, он щурил глаза, привыкал к свету. Перерывы между сном становились всё дольше и дольше. Теперь он мог оглядеть кухню, окна, откуда проникал яркий свет на белый потолок и стены. Всё вокруг было таким интересным: стол, табуретки, тумбочка. Но одно дело видеть всё это. Инстинкт же, выработанный веками в крови предков и переданный ему в наследство, подсказывал не полагаться только на глаза, нужно обнюхать всё и запомнить запах каждого предмета. Любопытство брало верх над страхом перед неизведанным. Щенок поднимался на неокрепшие лапы, шатаясь по сторонам, ковылял к столу, тыкался носом в его дверки, в ножки табуреток. Слабые лапы предательски дрожали, отчего туловище его покачивалось как взад и вперёд, так и по сторонам, словно его подвесили на верёвочках. От этого щенок неуклюже тыкался носом всякий раз, когда хотел обнюхать предмет. Лапы не выдерживали веса тела, быстро уставали. Щенок на какое– то время присаживался отдохнуть, заодно обдумать полученную информацию. Стол и табуретки никакой опасности не представляли. Тумбочка тоже не страшна, но запах духов на спирту и запах лекарств вызывали подозрение. Надо это запомнить и без особой надобности не трогать тумбочку.
К холодильнику крутолобый подошёл в тот момент, когда у того включился мотор, и в трубках на задней стенке что-то засипело. Щенок отпрянул назад, задумался.