Маманя, не зная, что носит в утробе наследницу, продолжала жить. При этом рассказывая, что однажды за всем известным трактиром отдалась одной королевской особе. Хотя я не уверена, что простодушная сельская девушка знала слово “особа”. Король стал для моей матушки пиком ее жизни с последующим падением. Односельчане не верили и прозвали “королевной”, что в сельских просторах могло сойти и за умалишенную.
Отец и мать ее, мои бабушка и дед, над дочкой смеялись, но живот-то рос по дням. Не поверить в “ночь любви” становилось все труднее. Поэтому по простоте душевной нарекли меня бастардом, а мать – всеми известными в деревне словами. На девятый месяц отправили (или выгнали) к бабке-повитухе. Она жила, как подобает, на глухой опушке леса, в полуразвалившемся доме. Маманя до бабки дошла, перед родами просьбу родителей и свою передала. То бишь утопить принца/принцессу после появления на свет и тем самым позор с матушки моей смыть. Бабка та кивнула, ей-то не впервой от дитяток избавляться.
Роды были сложными. Всю ночь роженица промучилась, но выжила. Молодой организм, девочке ведь и шестнадцати лет еще не исполнилось. Быстро оправившись, она омылась в речке Терке, разливавшейся рядом, и исчезла. Поступила по-королевски, аки мой отец.
Бабка та, что вовсе и не бабкой была, а женщиной тридцати лет, ребеночка омыла, запеленала и окрестила Соной. Топить не стала. Может, сердце ее тогда дрогнуло, а может, интересный узор из странных линий на ключице да руке остановила.
Привет, мой друг. Сегодня началась моя история.
***
(Материк Лоррен, страна Ватилия, деревня Боровая).
Наступило полнолуние. Конец летнего месяца Ярорги выдался прохладным. Лунное сияние окрашивало поляну в бледно-синий цвет. Все цветы и травы, что росли на ней, имени одинаковый облик. Поэтому найти среди них Луноцвет было сложно.
Ругать старую расчетливую травницу хотелось уж очень сильно, чем я и занималась. Только тихо, себе под нос. Слух-то у нее ведьминский, то бишь отменный. Серчать было за что. Промозглый туман, ветер прохладный, вокруг видно только лес да траву. А Луноцвета, всеми словами уже проклятого, не найти.
Бродить пришлось долго. Даже попеременно вставать на колени, прямо на мокрую и грязную землю. Весь сарафан себе замарала с этими ее ведуньими заморочками.
– В следующий раз отправит – не пойду, – решила я. – Не так она стара да немощна. Больше притворяется и врет, шельма старая.
Причитала-причитала и заметила цветок. Только распустился. Отражает свет небесного лика своими ярко-синими лепестками. Сорвала несколько бутонов, небрежно запихнула в сумку.
Наконец я разогнулась. Спина от долгого поиска болела, хоть я и молодуха, по словам тетки. Шельма, как есть шельма. Я вдохнула полной грудью и огляделась. Но красота-то невероятная все-таки. И воздух тут чистый. Не то что в деревне. Свиньей да пьяным мужиком пахнет. Расставила руки и закружилась. Сарафан задевал полами траву, а та щекотала мне икры. Кр-р-р-расота.
Я развернулась и побежала в дом, где на пороге за мной наблюдала вечная спутница моих ночных прогулок, Адэт.
– Ох и егоза, – пожурила она меня. – Что так долго там делала? Небось, опять ворчала на меня.
– Адэтушка, ну как же не ворчать, если ты, ведьма, меня в служанки определила и не отпускаешь, – взяла ее за руки, и мы вместе закружились по небольшой комнате.
– Я тебе дам, ведьма, – не больно ударив меня по руке и прекратив кружиться, сказала она.
– А шо, не ведьма шоль? – отойдя от тетки, спросила я, усмехнувшись. Взяла яблоко со стола и ехидно на нее посмотрела, откусив от фрукта большой кусок. – Если в лесу живешь и людей лечишь, значит, ведьма. В деревне все так говорят.
– А ты больше этот сброд и слушай, – сказала она, ставя горшок с кашей в печку, разогревая поздний ужин.
Улыбнувшись, я села за стол и достала из холщовой сумки цветы. Положила на доску и стала резать ножом, что всегда лежал рядом. Покрошив бутоны, засыпала их в ступку и стала растирать, слушая при этом ворчание Адэт.
– Ведьма, говорит, ведьма. Вот же воспитала на свою голову. Неблагодарная девка, в сарае сегодня ляжет, – я тихонько посмеивалась. Наши перепалки были традицией, каждый день мы спорили и обижались, бурчали и мирились за ужином. Ибо, хоть тетка моя и старая ведьма, но люблю я ее безмерно. Да и не старая она. Да не очень-то и ведьма. Это я так, для красного словца.
– Адэтушка, ну хватит тебе уже ворчать, а то ведь и вправду на ведьму похожей станешь. Ты скажи, на кой ляд я цветы рвала? Весь подол сарафана испачкала землей да травой, – женщина посмотрела на меня хмуро.
– Надо было, поэтому и рвала, – ответила она, доставая кашу и ставя на стол. Привычным движением я взяла нам две деревянные тарелки и ложки, налила в кружки молока. – Меньше бы умничала – знала бы больше, – садясь, сказала мне женщина. – Сегодня обряд будем проводить.
– Обряд? –