…Пока папа и его первая жена, моя мама Алла, были вместе, он часто меня спрашивал:
– Польча, когда я буду дряхлым и старым, ты мне тарелку супа нальешь?
– Конечно, – отвечала я.
Отец будто любил эту тему как-то по-особенному, или, напротив, она его беспокоила.
Мои отношения с его второй женой Галиной Кожуховой сложно назвать безоблачными – все-таки к ней папа ушел из семьи, из-за нее бросил маму, но в целом мы ладили. Росла я абсолютной папиной дочкой, всегда чувствовала себя любимой и единственной, несмотря на то, что спокойным характером никто из нас не отличался. Мама говорила, что все мои с ним конфликты были как раз из-за нашей феноменальной похожести. Возможно, она права.
Думаю, неслучайно именно мне первой папа признался в своем новом чувстве и рассказал, что намерен развестись с мамой и жить с Галиной Петровной, Галюсей, как он ее называл. Впрочем, потом отец еще год тянул резину – обитал в Москве, так как работал в Театре на Малой Бронной, наездами бывал у нас в Ленинграде. Маме о возможных переменах в его личной жизни мне рассказывать было запрещено, и я надеялась, что, возможно, проблема рассосется сама собой. Когда тебе пятнадцать, сложно представить, что сорокалетний мужчина может влюбиться. А крушение семьи, особенно собственной, редко воспринимается с пониманием.
Кожухову я знала как коллегу отца, кинокритика, друга. В моменты моих приездов к папе в столицу, случалось, все вместе ходили в театр. Гуляли с отцом по Москве, помню, как часто слышала за спиной: «Петренко идет, смотри, Петренко», – и понимала, что папа теперь очень знаменит. Когда все открылось, мама переживала страшно, отца выставила. А я жила то с ней, то в Москве с ними, пытаясь сохранить хрупкий баланс.
Кстати, о нашей с папой схожести… Когда я объявила ему, что окончательно возвращаюсь в Ленинград и буду все-таки жить с мамой, случилась одна из самых болезненных наших сцен.
– Если ты сейчас уйдешь, ты мне не дочь! – театрально произнес отец.
– Пожалуйста… – ответила я и вышла.
В одиннадцать вечера семнадцатилетняя барышня топала по направлению к Ленинградскому вокзалу и впервые за долгое время чувствовала себя очень легко. Он даже не позвонил узнать, добралась ли я… Та фраза, сказанная им, ранила до глубины души, потому что тогда и до сих пор я воспринимаю ее слишком серьезно. Получается, если с ним – то дочь, а если без него – то чужая?.. Но произнесена она была с некоей бравадой, лицедейством и отчасти была легким алаверды.
Я подобную историю провернула в раннем детстве, мне около четырех лет было. Жила тогда у бабушки Матильды (по материнской линии) в Киеве, родители приезжали в гости. Явился папа, которого я год не видела. Бабушка была чрезвычайно добрым и мягким человеком, и вот с песнями-прибаутками она пытается накормить меня кашей. Я не ем. Отец, устав смотреть на это безобразие, шлепнул меня по попе: «Не хочешь – не ешь!» Я обалдела, потому что доселе никто меня и пальцем не трогал. Вечером в детский садик за мной пришел папа, которого там раньше никто не видел.
– Я за Полиной Петренко, – говорит.
Естественно, воспитательница сомневается, но зовет:
– Полина, иди сюда, твой папа пришел.
На что я радостно сообщила:
– Это не мой папа!
Ух и злой он потом был! «Она меня опозорила!» – жаловался дома бабушке. Да, наверное, мама права – много у нас с ним общего. Но это лирика.
Когда же спустя много лет отец поставил мне условия «признания нашего родства», Галина Петровна предпочла в ситуацию не вмешиваться. Ее, как и любого человека, невозможно покрасить в один цвет – многие качества Кожуховой меня восхищали, а другие вовсе нет. Одно точно: Галюся занимала в жизни и сердце отца большое место. Он ее любил. Поэтому когда осенью 2009-го Кожухова умерла, я понимала, как тяжело должно быть папе. Не позвонила потому, что наше с ним налаживающееся общение снова дало трещину: незадолго до этого мы поссорились из-за маминого интервью одной газете и он швырял трубку. Но сердце мое за него все равно болело.
Сейчас очень жалею, что никак не проявила себя сразу. Впрочем, сам он тоже не искал моего сочувствия. Только спустя полгода после похорон папиной второй жены я набрала его номер. Неожиданно отец был в прекрасном расположении духа. Спрашивал, как у меня дела, как мама, какого роста его внучка Настя, посмеялся, что метр с кепкой. Я немного удивилась этой повышенной веселости, но прониклась вниманием и предложила:
– А не переехать ли тебе к нам в Мюнхен?
Мы жили за границей уже семь лет – быт устроен, страна хорошая.
– Что