ЧУХОНСКАЯ ПОВЕСТЬ
(Вера остается)
Буду громко смеяться и песни орать,
Беспардонно пугая случайных прохожих,
Город свой на Неве вспоминая опять
И кричать, что на финку совсем не похожа…
С благодарностью Арине Энкель и Олегу Дмитриеву за поддержку как дружескую, так и лингвистическую
Вступлением перед вступлением
Эта повесть уже была опубликована в разных форматах в альманахах, посвященных Финляндии, и сразу скажу, чтобы не мучить читателя, что мой папа ее прочитал, хотя я немного боялась, что не успеет. Я решила оставить без изменений предыдущее вступление от автора, чтобы читателю был понятен побудительный мотив написания. Я оставила без изменения и остальное, хотя меняюсь я, и меняется мой взгляд на многие вещи. Для меня сейчас редактировать текст – это все равно, что вносить коррективы в свои ранние стихи: себя взрослую туда не вставишь, а если и вставишь, то разрушишь очарование простоты.
Моей автобиографией по-прежнему интересуются самые разные люди, поэтому захотелось издать ее отдельной книгой, чтобы не рассказывать всем одно и то же, а просто давать как визитку для прочтения. Прошу помнить, что это художественное произведение: имена персонажей и некоторые обстоятельства изменены.
Вызывало вопросы название: что такое чухонская? Если руководствоваться википедией, чухна – это карело-финское население окрестностей Петербурга, «приют убогого чухонца» находим еще у Александра Сергеевича Пушкина. Когда я захотела перевести название книги финнам и ввела слово «чухонский» в гугле, переводчик выдал два финских слова, которые на русский можно перевести как «питерский финн». Я поняла, что это идеально про меня. Я даже хотела дать второе название книге – «Петербургская финка», но решила все-таки остановиться на подзаголовке «Вера остается»: я совсем не случайно выбрала для героини это имя. Название получилось не однозначное, читатель поймет почему.
Книга для моего отца
От автора
Так часто бывает: победы, награды, звания, призы, медали – ради одобрения или внимания единственного человека. Вроде бы для всех, а на самом деле для него…
Мою первую книгу мой отец не осилил, вторую, заинтересовавшись тем, что распродана первая, – прочитал и даже сказал, что написана хорошо, только «не для него». И тогда мне стало интересно: а что для него? Я не пишу исторические романы и детективы – то немногое, что он читает. И все-таки мечтаю написать книгу для своего отца.
Папа любит меня, а моя жизнь очень тесно связана с Финляндией. Я живу здесь уже 25 лет, а отец по специфике своей работы – невыездной. Он никогда не был у меня в гостях, как, впрочем, и заграницей вообще. Теперь уже понятно, что никогда и не приедет. На девятом десятке люди не очень рвутся путешествовать по миру. Он даже никогда не держал в руках свой загранпаспорт, потому что его просто никогда не существовало. Бывает же такое. А мой финский паспорт пестрит отметками не только российской таможни, но и других государств мира. Мне легче перечислить страны, где я не была, чем те, где была.
Отец никогда не прогуливался даже до ближайшего приграничного города Лаппеенранта, до которого рукой подать и который не посетил только ленивый петербуржец. Папа не знает, что это за страна, в которой живет любимая дочь, он никогда тем не был и не будет. Конечно, лучше один раз увидеть, чем прочитать. Но другого выхода нет.
Жили-были в краю Тысячи Озер…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. УГОЛ ЗРЕНИЯ.
Вера часто вводила людей в заблуждение своей внешностью. "Блондинка и дурочка", – думали про нее. А что еще можно думать про девушку с натуральным окрасом светлых, как белая ночь в Петербурге, и длинных почти до пояса волос, с лебединой шеей, ногами, бесконечными, как автомагистрали ночью, и стройными, как портик Эрмитажа, с золотым сечением во всех возможных и невозможных пропорциях тела? Вряд ли, сразу придет на ум физико-математическая школа и красный диплом института.
Однако Вера была одной из лучших учениц с аналитическим умом и развитым воображением, побеждала на районных и городских олимпиадах по физике и математике, на конкурсах чтецов, танцоров и художников.
Сейчас, глядя на традиционный финский пейзаж за окном, Вера высчитывала, насколько изменился угол зрения на него по сравнению с десятью прошедшими годами. "Градусов 30? 40? Да нет, все 50, а то и 60 будет. Это все-таки был соседний дом".
Вера занималась сейчас геометрией совсем не от страстной любви к ней, а чтобы справиться с навернувшимися непонятными слезами, мешающими смотреть на эту повзрослевшую на десять лет березу, погрузневшую тропинку к озеру, поседевший берег в камышах… Много долгих томительных лет в самом разном настроении изучала она этот пейзаж за окном, он то радовал ее, то наводил тоску, он стал желанным и надоевшим, как дальний родственник. А потом больше десяти лет она не видела его, не вспоминала и не скучала. И вот сейчас смотрела