Все люди умирают. Это факт. Человек чувствует свою смерть задолго до того, – и это тоже правда. Уж Марте это было более чем известно. Да сколько их было этих доказательств – всех не пересчитать! Не сказать, что ей были всегда рады, но и Марте не всегда нравилось то, что она делала. Хотя, вряд ли от неё что-то зависело: она была простым исполнителем. Этот голос – он повелевал, напевая нечто, что туманило разум и подавляло волю. Да, вы не ошиблись – она была той, кто забирал жизнь. Или нет, скорее той, кто сопровождал жизнь в другую область бытия, доселе неизвестную и неизведанную, или просто забытую.
На этот раз её ждал какой-то старик. Так сказал Голос. Марта пыталась разглядеть в туманном сиянии лицо или хотя бы очертания человека, но увы! – такой возможности она не имела, и тех, кого забирала – забирала вслепую… Марта могла лишь слышать последние слова и вздохи тех, кто пойдет за ней. Так произошло и сейчас: стоя на веранде, она слышала хрип старого человека. Старик, видимо, уже не мог говорить; только стон изредка вырывался из его дряхлой груди.
– Я вижу тебя, смерть… – его голос дрожал, но в нём не было испуга.– Я вижу тебя!..
Марта остановилась. До границы Сияния оставалось несколько шагов. Дальше нельзя. Голос Сияния не позволяет. Но что-то знакомое и до боли родное прозвучало в этом старческом голосе: «Папка!»
Сняв мягкие тапочки и приподняв подол белоснежного платья, Марта пошла на звук. И хотя уже все Голоса Сияния вопили о том, что дальше нельзя, – она их не слышала. Уже не слышала. Мир изменился в очередной раз: «Я иду к тебе, папка! Как же ты там без меня?!»
Последние новости
Вот и дождь пошёл, – с небесной канцелярией, значит, тоже договорились…
Всё делается для того, чтобы я уехала.
Сейчас и здесь – шикарный вокзал, построенный только лишь для моего отправления; помню, когда только сюда пришла, меня встретил невзрачный, безлюдный пустырь…
Этот чемодан, на котором сижу, и эта коробка для шляпы появились несколько позже, когда люди поняли, что я не собираюсь уезжать. Вы не поверите, но они проложили рельсы только ради того, чтобы я исчезла!
Смотрите, ух-ты! – перрон в мою честь из плиточки выложили, чтобы, значит, не обидеть.
А, вот и поезд… Ничего не жалеют! Ни денег, ни времени… – паровоз – это слишком дорого, согласитесь. Мир людей, одним словом. А завтра, когда уеду, эти человеки начнут плакать и рыдать – говорить, что не могли без меня жить и всякое такое…
Кто я?
Я уже сама не понимаю: сначала меня называли Верой, но упаковали в шляпную коробку, – так, для красоты. Затем – Надеждой, и засунули в чемодан для путешествий, – так, на всякий случай… Но я, как вы уже поняли, – Любовь.
Счастливо оставаться, люди!
Вы сами этого хотели.
Хотя, если честно, время для прощания немного есть – мой поезд только приближается…
Два Роберта
– Валя, здравствуйте… – дребезжащий тонкий голос Роберта напомнил продавщице звук вчера разбившейся рюмки на её новой кухне.
– И вам не хворать. – Валя прекрасно понимала о чем будет разговор.
– Тут такое дело, Вал… Валентина. Вот. – Роберт утаптывал под собой деревянный пол, делая, видимо, его прочнее, чтобы не провалиться в нужный момент. – Надо пива… в долг…
– Великолепно! – Валя облокотилась на прилавок и устремила свой взор в потолок. – Сейчас Валя побежит на склад и принесет пива, а потом ты, по синей дыне, разболтаешь всем своим друзьям-алкашам о том, как в семь утра я торгую пойлом. И тетю Валю выгонят – это в лучшем случае! – с работы в продуктовом магазине, где она отпахала тридцать лет. Гениально, Роберт! Есть ещё какие мысли? Так ты рассказывай, не стесняйся! Мне ж тут делать больше нечего, как слушать просьбы и мольбы ребят, которых выпустили из психушки!
– Извините, пожалуйста, Валя. – Роберт медленно вышел на улицу и обернулся. – Извините.
I
Он шел по извилистой улице, не помня её название.