Он был жутко продуктивен.
«Нильсон, что ты не спишь?» – говорю я.
«Восточно- западно- южно- северный ветер зовет» – сказал он.
Он строчил неугомонно. Раньше я его воспринимала за сухого педанта и сноба. Но не сейчас.
Он шарился в книгах, когда что-то писал.
Я лежала у себя на постели, была приоткрыта дверь –дверной проем был черный и там могло болтыхаться все неестественное – тьма, в которой шагали призрачные потерянные души – одна из них мой друг, затерянный в огрызках текстов и записках на стенах. На следующий день мы пошли в лес. Я была совсем не выспавшаяся, так как всю ночь наблюдала за Нильсоном. Он ходил с зонтиком как с стростью, это меня подкрепляло в понимании его поэтичности.
«Нам стоит свергнуть старое и чистым, младенческим языком с долгой робостью писать тексты об наседших нам на плечи демонов, которые там с самого рождения и согнать их стихотворением» – сказал Нильсон.
«Что ты такое говоришь – творчество не таблетка от демонов, оно их не разгоняет, но совокупляет в одну точку и делает видимыми, так что можно их выбросить»
Вялость моих ног скручивала меня и падкое чувство огрызания перед природой не давало мне сесть, я хотела быть сильнее ее постоянных поз.
Мы рысскали в поисках не чем не присоленного бытия с отуманенным головами – призраками из-за изнурительных повседневных шагов по ту сторону рая.
Но не падшие духом, мы искали солнце, которое вот-вот взойдет. Лес девственное и безобидное место , в котором можно найти себя.
«Пошли направо» – говорит Нильсон.
«Хорошо»
«Ты изнурена, а я полон сил, давай я понесу кариматы»
«Давай»
Мы ляпнулись на траву – сочную и свежую с бризом зеленого естества – упали как подстреленные солдаты, растянулись максимально в длину и ширину. И начали болтать о том, о сем.
Баловались, как ребятишки перед сном, когда их укладывают спать, они полны энергии.
Мы долго лежали и рассматривали лучи солнца, которые претили концу.
После мы поторопились в филармонию, там нас ждали еще несколько приятелей. Мы сели за выпивку в банкетном холле, мы успели напиться как свиньи, так что надравшись, мы сели на чужие места вперед, потом одного из нас вырвало и нас выгнали. Качаясь, мы побрели искать на рассвете травку, в Голландии ведь она легализована, так что объевшись ею, нас совсем разнесло.
Мы пошли в библиотеку, так как она была рядом. В музыкальном отделе работала прелестная женщина. С умом без изысков, руки сложенный и в блеклом опущении как у кенгуру тянутся к полу безропотно, карие глаза, и волосы собранные в пучок – я сразу влюбилась в нее.
«Нильсон, кто она?»
«Это миссис Грей»
«Что ты о ней знаешь?»
«Я влюблен в нее»
Что я могла сделать, кроме как скрывать это от Нильсона. Но он был упорный, поэтому я не могла пока что встрять. Он обкидывал ее цветами и конфетами. Обхаживал ее, несмотря на возраст и прочие ограничения. Я встрепенулась и теперь, когда я пошла ночевать к Нильсону я испытывала ярую злость. Он возмущал меня, как соперник. Когда он что-то печатал в туалете на своем ноутбуке я вдруг примчалась к нему и сказал шепотом : «У тебя ничего не выйдет с ней»
«Что-то имеешь ввиду? С чего бы это?»
«Она годится тебе в матери»
«И что с того? Ты меня удивляешь. Мы же напыщенные искатели любви и красоты, у которых нет поверхностных свойств, приписанных идеологией!»
«Завтра мы пойдем к ней и ты извинишься за свое поведение и , главное, настырность»
«Ни за что!»
«Тогда выбирай я или она»
«Ты мой ближайший друг, не заставляй меня, этот жалкий ультиматум!»
«Все предельно просто»
«Завтра я пойду в библиотеку и признаюсь о высоте своих чувств к ней , я предложу ей быть моей»
«Я сделаю тоже самое»
«Что? Ты с ума сошла?»
«Я тоже ее люблю и не меньше тебя»
«Но ты же не лесбиянка, мы с тобой в отношениях три года, пусть, вольных, но ты раньше никогда не была с женщиной»
«Теперь другое время. Я люблю тебя. Но она обворожительна.»
«Ты не можешь!»
«Нет, ты не можешь»
Я была в оцепенении , жесткой аллегоричности этому не найти, пещерная злость и взвинченность одолевали меня.
На следующий день мы пошли уже не рука о руку в библиотеку, я уже не рассматривала витражи и