– Конечно же, для того, чтобы целоваться – сердито подумал Колька.
Он хотел пойти за ними но, увидев предостерегающий взгляд отца, пошел в другую сторону.
Ревность сжигала его, захотелось побыть сейчас одному. Он резко свернул с тропинки, не разбирая дороги, ища уединения, углубился в кусты орешника. Острая ревность и обида, затопила сердце. Видеть никого не хотелось, он продирался сквозь кусты, подальше от компании. Сухие ветки надрывно трещали, под подошвами кроссовок. Треск ломающихся сучьев, вызвал у Кольки смутное чувство удовлетворения, и он нарочито жестоко, с шумом топал сквозь бурелом, не ища легкого пути. Внезапно он вышел на прогалину и остановился, осознав, что забрел в незнакомое место. Посреди поляны рос огромный, просто исполинский дуб великан.
Он подошел, к дубу, сел на траву, прислонившись спиной к темному, шершавому стволу. Уткнувшись лицом в коленки, он закрыл глаза. Мысли об Аленке завертелись в голове. Удушливая волна ревности, вновь накатила на него.
– Не такая уж Аленка красавица, и нос у нее длинноват – с жаром, убеждал себя Колька, однако облегчения не почувствовал. Звук собственного голоса, лишь сильнее распалил его. Он обвел взглядом полянку, ища, на чем бы сорвать свою злость. Лес щедро предлагал нехитрые радости, но Колька был, слеп к красоте. Преломленный, через призму дурного настроения, мир превратился в зеленое безликое марево, на фоне которого тревожным, алым пятном выделялась семейка мухоморов, выставив на показ, свою броскую красоту.
– Что пялитесь? Думаете красавцы? Да вас же никто не берет, вы ядовитая погань – сердито выкрикнул он. Вырвал ком земли с травой, и швырнул в семейку мухоморов. Не попал. Разозлился еще больше, вновь швырнул ком в них. С большого гриба слетела его красивая красная шляпка, он вновь швырнул ком.
– Если у тебя болит голова, то нужно вызвать головную боль еще у кого-нибудь. Так пусть это будут мухоморы. Самочувствие, возможно, это и не улучшит, а вот моральное удовлетворение, принесет – с издевкой, подумал он.
– Зачем ты это делаешь? Зачем такую красоту губишь? – раздался вдруг звонкий девичий голосок.
– Тебя забыть спросили. Вали отсюда – грубо ответил он.
Словно не замечая его грубости, девчонка подошла к мухоморам, осуждающе покачала головой, затем сказала: – возле мухоморов всегда рядом находятся хорошие грибы. Они словно маяк, зазывают грибников.
В подтверждении своих слов, девчонка нашла белый гриб, который спрятался в траве.
Колька, сердито глянув на нее, отвернулся.
– Ты чего такой взъерошенный? – с сочувствием посмотрела на него девочка.
– Ерошат все, кому не лень.
– Ты ожидаешь каких-то неприятностей? – вопрошала девочка.
– Я всегда жду неприятностей – хмуро ответил он – и жизнь меня редко разочаровывает.
– Когда-то Маяковский сказал: – и жизнь хороша и, жить хорошо! – весело проговорила девчонка.
– Да? А почему же он тогда застрелился? От того, что жизнь хороша? – ехидно спросил Николай и, сердито добавил: – Вали отсюда, а то в глаз получишь.
– Ой, ой, ой! Как страшно! И чего это мы такие сердитые. Мухоморы не сделали тебе ничего дурного. Зачем же ты их так? – девчонка взглянула на него строгими зелеными глазами.
– Да так, по глупости.
Он отвел от нее взгляд. Прежде он много раз, не задумываясь, сбивал несъедобные грибы, но почему-то сейчас ему стало стыдно. Он виновато взглянул на нее. Злость, душившая его, прошла, он снова взглянул на девчонку.
Девчонка как девчонка: лет пятнадцати. Зеленые глаза, обсыпанный веснушками нос. Вьющиеся светлые волосы, вихрами торчащие в разные стороны. Зеленая расклешенная юбка, трепетала на ветру. Девчонка, увидев, что он смотрит на нее, улыбнулась. Лицо ее удивительно преобразилось. В глазах заплясали озорные искорки, на щеках появились ямочки.
– Я зло остановила, не дала ему разрастись. Не, серчай, обида – худой товарищ – задорно проговорила она.
– Еще одна магичка на мою голову. И каким же это образом ты зло убрала? – недоверчиво посмотрев на нее, спросил он, прислушавшись к своим ощущениям.
Злость, ревность, обида, далеко не ушли. Тяжелым комом они ворочались где-то далеко внутри него, но уже невнятно, словно их придавило, тяжелым грузом. Теперь они не причиняли боли. Но из чувства противоречия, он скептически посмотрел на нее, сердито проговорил: – Ни черта ты не понимаешь. Изображаешь из себя, крутую.
– Ты хочешь унизить меня? Зачем? Только чтобы самому не было так больно? Так не помогает чужая боль – странная, горькая улыбка, скользнула по губам девчонки – ну может быть на час. А потом отчаяние возвращается. Так стоит ли ради минуты, колоть глаза другому? К тому же, учти, твои слова не задевают меня – улыбнувшись, спросила