Когда эта женщина принесла вибратор домой, она долго не решалась его распаковать. Ей нравилась черная вытянутая коробочка, то есть его одежда, и она находила ее весьма элегантной. Она ставила ее перед собой вертикально на стол и разглядывала ее с разных сторон, трепеща от предвкушения и тревоги одновременно. Тревога ее заключалась в том, что она сочла себя недостойной этой коробочки, которая, безусловно, выглядела привлекательнее самой владелицы. Поразмыслив, женщина надела свое самое красивое белье и лучшее белое платье и снова вышла к черной коробочке. Снова ей показалось, что с ее внешностью что-то не в порядке, и тогда она тщательно умылась и нанесла легкий макияж, после чего предстала перед своей коробочкой в лучшем виде. Она заварила чаю и села за столик, мечтательно глядя на свою покупку. Ей было неудобно переходить сразу к делу, и она начала рассказывать ей о себе. Рассказывать было особенно нечего, и женщина перешла на рассуждения о человеке вообще. Она говорила, что презирает человеческие зависимости и потребности, без которых им совершенно невозможно существовать на земле. Потребность в пище она называла рабской; зависимость от развлечений она называла уничижительной. Необходимость стареть и умирать она описала как глупый и жестокий пережиток. Затем она говорила о чувствах и о том, что это, по-видимому, единственная настоящая вещь, что может появиться в ней как в человеке; в связи с этим она пожаловалась на свою черствость в отношении к людям и в конце концов едва не довела себя до слез. Коробочка безмолвствовала, но по всему было видно, что она с ней солидарна и, кроме того, желает для них обеих только спокойствия и удовлетворения в этой уютной квартире. Женщина улыбнулась, когда поняла, что ее выслушали, попросила у коробочки прощения за потекший макияж и осторожно взяла ее в руки.
Вибратор был очень приятен на ощупь, но имел твердые резиновые насадки для внешней стимуляции. Женщине захотелось вначале попробовать одну из этих насадок, и она перенесла все вместе с красивой коробочкой на большую кровать, разделась и легла, подложив себе подушки под голову и под спину. Она никогда раньше не пользовалась для этого занятия ничем, кроме своих пальцев, и ей было странно и страшно позволить прикоснуться к себе кому-то другому. Впрочем, этот страх быстро миновал, и она была удивлена тем, как легко и непринужденно они соединились; машина как будто догадывалась об ее ощущениях и желаниях и сама направляла ее руку, совершенствуя свои возможности с каждой минутой. Удовольствие достигло такой степени, что к женщине начало приходить осознание множества вещей, о которых она говорила и умалчивала за столом и которых не могла понять в течение своей жизни; все то, что оскорбляло ее в человеке, казалось теперь вздором, не заслуживающим никакого внимания, и она думала только о том, в какие неизведанные пространства и дали может простереть свои руки, как велики и значительны они рядом с нею и как она сейчас же может слиться с ними в одно бесконечное, оставив свои мелочные обиды… Между тем все ее чувства многократно усилились, и она увидела вокруг себя такие цвета, которых не различала раньше, и стала замечать малейшие детали обстановки. Не останавливаясь, она приподнялась на кровати и с восхищением оглядела комнату: ожившие пейзажи на стенах, изысканно точный механический ход часов с маятником, трещинки на потолке, складывающиеся в замысловатые узоры, игра вечернего солнца на подвесках люстры; и, кажется, теперь ей было заметно движение воздуха. Воздух приносил из окна осенние запахи, и, о великое, о бесконечное, зачем она отворачивалась от этих запахов всю свою жизнь! Радостно и пронзительно пели дрозды в парке, и одинокие люди на скамьях шелестели газетами и страницами книг, и дрожали листья, и ворчали редкие автомобили, и ветер трепал чье-то выстиранное белье на гудящей веревке. В соседнем доме варили кнедлики с творогом и ягодой, и женщина подумала, что и ей нужно будет отведать что-нибудь такое же вкусное перед ужином. Из какой-то далекой мансарды тянуло сушеными грибами и плесенью, а внизу расплывались ароматы больших клумб. Обернувшись опять к окну, женщина с изумлением обнаружила, что облака, заглядывающие к ней прямо в комнату, испускают такие запахи, которые придает фантазия их форме и густоте; они пахли пшеничным хлебом, и омлетом, и цветной капустой, и взбитыми сливками, и мягкими бисквитными вафлями, и ванилью, и грушей. Женщине захотелось скорее подойти к окну и искупаться в таком насыщенном воздухе, но она боялась, как бы ее не увидели с ее возлюбленным. Тогда она решила впитать всю свежесть шелковой постели, извиваясь, изгибаясь, вытягиваясь, переворачиваясь на живот, на бок и снова на спину, колотя ногами по простыне, жадно водя одной рукой по своему телу; кожа ее была нежнее всех шелков. Спустя какое-то время она готова была воскликнуть, что это самая удачная встреча в ее жизни, но тут последовал оргазм, и после того, как удовольствие сошло на нет, женщина почувствовала себя