Во многих случаях завеса является причиной возникновения эмоций. Ее можно осязать, но от этого она не перестает быть тем, что отделяет человека от реальности. Рано или поздно в завесе появляется дыра. Одна, две, несколько – но чаще всего хватает и одной. Дыра принимает форму человеческого тела. Через нее входит смерть. Дыру можно заткнуть – телом подходящих размеров.
Пятилетний гражданин республики не понял бы и половины этих слов, хотя он был далеко не дурак для своего возраста. Однако, если отбросить бессмысленные интерпретации, ему было известно почти все о разнице между истинной и мнимой реальностями. Именно поэтому Вадик любил сновидения. Именно поэтому смерть оставалась для него приключением, пережитым неоднократно. Кошмары, которые снились ему по ночам, он считал воспоминаниями. Что-то там заело в голове, и неведомый механизм прокручивал их снова и снова – совсем как кассетный магнитофон в папиной машине, воспроизводивший одну и ту же музыку. И так же как записанное на магнитной пленке не наносит самой кассете ни малейшего вреда, эти «воспоминания» были для Вадика абсолютно безопасными. А со временем он даже перестал бояться.
Ему часто снился один и тот же сон – он несет домой из магазина картонную коробку с пиццей. Все очень обыденно, пока он не входит в свой подъезд. Из коробки доносятся какие-то шорохи. Где-то между вторым и третьим этажом оттуда начинают сыпаться насекомые, которые стремительно вырастают до гигантских размеров. Вадик напрасно топчет их ногами – во-первых, их слишком много, а во-вторых, самое омерзительное и кошмарное – это как раз тот хрустящий звук, который издают, лопаясь, их панцири. Потом у Вадика захватывает дух от его неприятной и безнадежной работы. В конце концов насекомые становятся огромными и пожирают мальчика – но это уже неинтересно. К тому моменту все худшее остается позади…
Следующим этапом оказалось чудовище с мельницы (почему именно мельница – Вадик не знал. Он никогда не видел настоящей мельницы). Чудовище, одетое в черное трико и похожее на гибкого человека с головой то ли крысы, то ли муравьеда, то ли вообще несуществующего зверя, охотилось за ним в темном лабиринте, усыпанном белыми зыбкими горами муки. Пересохшие доски с треском ломались под ногами, летела мучная пыль, жутко скрипели мельничные жернова, всегда остававшиеся невидимыми, мелькала тень с заостренным рылом – великолепная, как клоун из комиксов или чемпионка мира по художественной гимнастике…
Во всем этом была почти нестерпимая острота ощущений, не идущая ни в какое сравнение с безопасным прозябанием в трехкомнатной городской квартире. Вадик все больше убеждался в том, что наяву творится бесконечная бессмыслица. Череда одеваний и раздеваний, кормежек, мочеиспусканий, скучнейших хождений с мамой по магазинам; папа, пахнущий кремом после бритья; мама, тоже почему-то пахнущая кремом после бритья; люди, гладившие Вадика по голове; домашние животные, к которым он относил мух, пауков и то, что было замуровано в толще стены, отделявшей детскую комнату от гостиной. Может быть, это были происки того бородатого дяди, который живет на небе, следит за всеми повсюду и держит палец на спусковом крючке… если, конечно, верить маме? Мама вполне могла сморозить какую-нибудь глупость. Вадик понимал это – совсем неплохо для пяти лет, не правда ли?
Все изменилось после того, как он впервые увидел дыру в своей завесе – беспросветно черную, уводящую к тем временам, когда еще не существовало разлетающихся звезд, и к тем местам, которые нельзя было вообразить. Дыра представляла собой карликовый человеческий силуэт. Вероятнее всего, детский. Вадик понимал, что этот силуэт пока еще слишком мал для него. Но дыра УВЕЛИЧИВАЛАСЬ в размерах.
Вначале она казалась ему даже забавной – словно сказочная дверь, прикрывающая какой-нибудь тайный ход. Через нее можно было ускользнуть от неприятностей (многие взрослые так и делали – например, бабушка свалилась туда, не попрощавшись) – и это означало, что кто-то выиграл свою последнюю игру в прятки. Его не нашли…
Потом, когда тела коснулся леденящий сквозняк, дувший из дыры, Вадик покрылся маленькими бегающими мурашками (насекомыми?) и кое-что понял – явно слишком рано. Судьба поторопилась, но правило «взялся – ходи» действует не только в шахматах. А еще из дыры доносились какие-то звуки – то ли скрипели жернова, то ли хрустели панцири, то ли кричала девочка из детского сада, в которую он был влюблен с весны.
Паника охватила его. Она проявилась не в том, что он перестал спать по ночам или мочился в кроватку. Он не заикался и не боялся оставаться в одиночестве. Паническое состояние заключалось совсем в другом. Вадик начал лихорадочно подыскивать то, чем можно было заткнуть дыру. Но подыскав годный материал, он действовал с удивительным для ребенка спокойствием и рационализмом. Он планировал свои поступки на много дней вперед. В конце концов, у каждого была своя дыра. Он открыл это через неделю после того, как обнаружил микроскопическую тень в самом дальнем и страшном уголке своего детского мира.
2
– Вадик! – позвала мама. –