ние прислушиваюсь, с какой стороны доносится зов, поворачиваюсь и бегу к этим ласковым рукам. Меня зовут Антон, но люди, с которыми я живу, зовут меня не иначе, а именно так, длинно и по-доброму: «Тошечка, Тоша, мальчик хороший!» Наверное, поэтому мне никогда не приходилось делать вид, что я их не понимаю. Мне часто выговаривали во дворе, что я позорю наше племя собачьей преданностью. «Как ты можешь? – корили меня, – тебе отдают команды, как паршивой собачонке, а ты со всех ног кидаешься их исполнять!» Но это клевета. Только команда «Фу!» может выглядеть со стороны командой, других команд нет. Ведь, это не команда, когда мне кричат: «Тошечка, Тоша, мальчик хороший, домой кушать!» – это просто приглашение на обед. Мне известно, что Марине приходится бежать домой с работы именно затем, чтобы покормить меня, сама она еле успевает перехватить что-нибудь из еды и бежит обратно, – было бы свинством заставлять тратить ее драгоценное время на мои розыски. Поэтому, услышав ее голос, я лечу пулей, радостно кидаюсь к ней, она тянет нежно: «Ах, ты умница! Проголодался, наверное, пойдем, покормлю тебя». (Кстати, совсем не понимаю Лешку – Марининого сына, – того днем с огнем не сыщешь. Марина иногда весь обед тратит на то, чтобы найти его и накормить, из-за этого не успевая поесть сама. Вот когда дома Леночка – Лешкина сестра, тогда все проще: сорванца никто не ищет, и мы с Леночкой обедаем вдвоем). В семействе есть еще Маринин муж – Сергей – человек добрый и ласковый. Мы с ним обожаем друг друга! Когда забираешься к нему на колени, весь мир становится таким теплым и уютным, что хочется забыть все невзгоды! Много лет назад мне повезло: эта семья пришла к моей матери и выбрала меня. Конечно, на свете много тех, кто считает, что им повезло неизмеримо больше: им стараются угодить, кормят отборной печенкой, рыбой, яйцами, сметаной и прочими деликатесами, возят на выставки, но это до поры до времени. Потом наступает момент, когда люди начинают вести себя, как им и положено, по-человечески. Мои же, не балуют изысками в еде, но понимают меня и относятся ко мне деликатно. Конечно, от детей не стоит ждать особо нежного обращения, но это только потому, что они неразумны. Лена, например, когда-то пыталась мне чистить зубы, причем, долго убеждала Марину, что стоит купить маленькую зубную щетку и ежедневно обрабатывать мою ротовую полость, чтобы не было запаха. Марина с сомнением поглядывала на дочь, но, в конце концов, та наврала, что вычитала об этом в книге, а Марина не удосужилась это проверить. Благо, что девчонка угомонилась дня через три, когда я, отчаянно сопротивляясь, сумел поставить ее на место! Бывает, что и Лешке захочется, как он говорит, поиграть со мной. Не наигрался он! Терпеливо сношу его детские выходки…но недолго. Один раз, рассвирепев, пришлось так наподдавать ему, что Марина только ахнула, рассматривая его расцарапанные руки и ноги. Но, если не брать во внимание эти, чисто человеческие заскоки, то живется мне хорошо.
Да, и с Лешкой у нас нормальные отношения. Совсем недавно пришлось приложить все усилия, чтобы вылечить этого оболтуса. Он умудрился простыть так, что Марина смотрела испуганными глазами на женщину в белом халате, от которой пахло тревогой. Женщина требовала, чтобы мальчик ехал с ней, но Марина сына не отдала. Ночь тянулась бесконечно. Марина легла с Лешей, часто меняя компрессы на голове, оба не спали. Потом мальчик ненадолго задремал, стал громко разговаривать в горячке. Марина стала совсем несчастной. Я попытался помочь, хотел лечь на голову мальчику, но Марина не пускала: «Тоша, не надо, он и так горит весь». Я крутился и так, и эдак, но она не понимала. Наконец, Лешка проснулся и позвал меня. Я уселся ему на грудь (лучше бы, конечно, на голову, но приходилось пользоваться доступными средствами) и напрягся изо всех сил, стараясь забрать жар. Видимо, вид у меня был потешный, так как и Марина, и мальчик засмеялись взрывным смехом, и не могли успокоиться еще минуты две: «Смотри, мама, как он уши растопырил!» – заливался Лешка. Но мне было все равно, я делал свое дело, а смех только помог выпустить жар из измученного тела. Через десять минут Лешка задышал ровно и спокойно, Марина приложила руку к его лбу и удивилась: «А температура-то, по-моему, спала», – прошептала она. – «Уж, не твоя ли эта работа?» – вопросительно посмотрела она на меня. После этого, мне еще дня три пришлось восстанавливать свои силы, не было аппетита, лежал на подоконнике, и даже ночью меня не тянуло на улицу. Наверное, Марина догадалась о моей способности бороться с болезнями. – Отныне, когда кому-нибудь из членов семьи не здоровилось, от моей помощи уже не отказывались.
Алешка скоро поправился, и мы снова стали играть с ним в теннис. Первое время люди удивлялись моим способностям отбивать лапами теннисный шарик или ловить его. Но удивляться тут совершенно нечему. Другие тоже умеют делать подобное, просто, не хотят показывать людям свое умение. А мне доставляло удовольствие общаться с моими на равных, потому что и они общались со мной, не пытаясь унижать, или заставлять выслуживаться за тот хлеб и кров, который у них был. Кажется, они понимали, что это не они дают мне еду и дом, а я соглашаюсь жить с ними под одной крышей. Например, мне никогда не запрещали есть из тарелки за общим столом. Я мог запросто пододвинуть к себе лакомый кусок, и никто не возмущался, как это бывает в других домах. Но мне нравилось делать это только за общим столом, без людей я никогда ничего не трогал, даже если бы там стояли самые заманчивые
