Потерянный рай. Джон Мильтон

й описывается здесь лежащим не в центре Земли (так как предполагается, что небо и Земля еще не созданы и, конечно, еще не прокляты), а в месте величайшей тьмы, которое лучше всего назвать Хаосом. Здесь Сатана с его Ангелами лежат в пылающем озере, пораженные и оглушенные громом. Через некоторое время он оправляется от своего смущения и обращается к лежащему около него Ангелу, который по чину и достоинству ближе к нему, чем все прочие; они беседуют о своем жалком падении. Сатана пробуждает все свои легионы, которые все еще лежат в беспамятстве. Они встают. Описывается их численность, боевое вооружение; поименовываются их главные вожди, соответствующие идолам, которые впоследствии почитались в Ханаане и соседних странах. Сатана обращается к ним с речью, утешает их надеждой на завладение Небесами снова и в заключение говорит о новом мире и предполагаемом новом роде созданий, согласно древнему пророчеству и рассказам, бытующим на Небесах (дело в том, что, по мнению многих древних Отцов Церкви, Ангелы существовали задолго до появления видимых созданий). Для исследования истинности этого пророчества и для принятия решения, что следует делать ввиду этого, Сатана предлагает собрать великий совет. Его сообщники принимают предложение. Возникает из бездны Пандемониум, дворец Сатаны, внезапно построенный его слугами, и адские вельможи держат в нем свой совет.

      О первом непокорстве человека,

      О запрещенном древе, о плоде,

      Которого смертельное вкушенье

      Смерть в мир внесло и с ней все наше горе,

      С утратою Эдема, до поры,

      Когда он Величайшим Человеком

      Нам будет возвращен, когда мы будем

      Вновь обладать обителью блаженства, —

      Об этом всем поведай песню, Муза

      Небесная, которою когда-то

      Был вдохновлен с таинственных высот

      Хорива иль Синая древний пастырь,

      Избраннику-народу рассказавший

      О первых днях, как Небо и Земля

      Возникли из Хаоса! Иль, быть может,

      Живешь ты на Сионской высоте,

      Иль обитаешь там, где Силоамский

      Ручей течет у Трона Божества;

      Где б ни витала ты, я призываю

      Тебя помочь моей отважной песне,

      Полет которой гордо воспарит

      Превыше гор Аонии[1], касаясь

      Предметов, не достигнутых поднесь

      Ни прозою, ни звучными стихами.

      И Ты первей всего, Ты, Вышний Дух,

      Который сердце чистое всем храмам

      Предпочитаешь, – Ты меня наставь!

      Ты знаешь все; в начале всех начал

      Ты был; подобно матери-голубке,

      Над выводком любовно распростершей

      Лелеющие крылья, реял Ты,

      Творя миры, над бездной бесконечной!

      О, просвети все, что во мне темно;

      Что низко, то возвысь, чтоб я, достигнув

      Вершины долгой повести моей,

      Мог подтвердить всю Промысла премудрость,

      Пути Его раскрыть перед людьми.

      Поведай – ибо ни в эфире Неба,

      Ни в бесконечной Ада глубине

      Ничто от взора Твоего не скрыто, —

      Поведай о причине, побудившей

      Великих прародителей, блаженством

      Столь взысканных, любимых Небесами,

      Поставленных владыками в сем мире, —

      Внезапно от Создателя отпасть

      И преступить запрет – запрет единый!

      Кто их вовлек в постыдный тот мятеж?

      То Адский Змий был; то его обман

      Мать рода человеческого лестью

      Пленил, когда за гордость он свою

      Со всей толпою Ангелов мятежных

      Низвергнут был с Небес. На помощь их

      Надеясь твердо, он мечтал, став выше

      Князей своих, сравниться со Всевышним,

      Противостав Ему; честолюбиво

      Поставив целью Трон и Царство Бога,

      Повел он нечестивую войну

      На Небесах и в бой вступил надменно.

      Но тщетно он пытался! Всемогущий

      Низверг его во пламени стремглав,

      Разбитого, сожженного ужасно,

      С высот Небес в бездонную погибель,

      Чтоб там лежал в алмазных он цепях,

      Терзался бы в огне неугасимом

      За то, что вызвал Вышнего на бой.

      И девять раз уже сменилось время,

      Которым смертный мерит день и ночь,

      Как он со всею ратью побежденной

      Лежал, вращаясь в пламенной пучине,

      Сражен и уничтожен, хоть бессмертен.

      Но худший суд еще был впереди:

      И мыслью об утраченном блаженстве

      Терзался