Я благодарю тех друзей, которые пожелали прочесть эту работу до публикации и высказать критические замечания. Без этого она, наверное, так и не увидела бы свет.
Дж. Л.
День строителей
Поскольку Рамзан Кадыров, молодой президент Чечни, как всем известно, является «самым великим строителем в мире», то счастливый случай привел иностранного гостя в Грозный именно 27 апреля – накануне Дня строителей, задуманного как раз для того, чтобы отметить пятую годовщину создания Министерства строительства. Тамир, молодой чеченский пресс-атташе, который должен был нам помогать, фотограф Томас Дворжак и я были приглашены в этот день в городской театр; стоя в главном театральном холле, перед огромным сияющим роялем в обрамлении портретов отца и сына Кадыровых, я смотрел, как входит в театр чеченская номенклатура, проходя по одному мимо металлоискателей, рядом с которыми расположилось омоновское оцепление. Главы районных администраций поблескивали массивными золотыми часами «Ролекс» и кольцами с бриллиантами; министры были в розовых или бледно-фиолетовых рубашках, в фирменных галстуках, в шелковых костюмах кремового цвета и в остроносых ботинках из крокодильей кожи. Многие выставляли напоказ значки с лицом Рамзана или орден Кадырова, золотые медали с вычеканенным на них бюстом Ахмад-Хаджи, покойного отца Рамзана; эти медали были прикреплены к российскому знамени, которое при пристальном рассмотрении оказалось сделанным из разноцветных алмазов, выложенных в ряды. Многие носили песы[1], бархатные тюбетейки с помпоном на шнурке. Спросите любого чеченца, и он вам скажет, что это – национальный головной убор; как будто бы немногие знают, что не так давно его носили только старейшины из суфийского вирда[2] Кунта-Хаджи, религиозного братства, к которому принадлежат Кадыровы; сегодня тюбетейку носят почти все, независимо от их вирда или тариката[3], и даже ингуши. Тамир представил меня своему дяде Олгузуру Абдулкаримову, министру промышленности; Духваха Абдурахманов, председатель чеченского парламента, вошел с большим шумом, не замедляя шага, намеренно обойдя омоновский пост, и встал рядом с Ахмадом Гехаевым, министром строительства, чей день, собственно, и отмечался; чуть дальше в форме НАТО, в черном берете и с пистолетом на поясе держался Шарип Делимханов – брат Адама Делимханова, о котором речь пойдет в дальнейшем, командир Нефтеполка, подразделения, обязанного оборонять нефтепромыслы; человек, с которым он говорил, Магомед Кадыров, брат покойного Ахмад-Хаджи, – один из редких гостей, на которых не было ни костюма, ни военной формы: он был одет в простую куртку и в весьма изящные джинсы очень хорошего качества, наверное, дорогие и итальянские. Эта показная семиотика чеченской власти могла бы вызвать улыбку, но она небезынтересна, а коды весьма четко определены: в мире, где каждый всевозможными средствами стремится показать свое место в обществе, кажется, что чем более высокое место занимает человек, тем больше он может позволить себе непринужденности и тем менее он обязан выставлять себя напоказ. Даже телохранители играют в эту игру: все, кто служит в СБП, в службе безопасности президента, носят новую и ладно пригнанную черную форму, иногда с майкой, на которой белыми кириллическими буквами написано «Антитеррор», – а иногда тоже черную фуражку с надписью «Центорой», родовое село Рамзана; сам же он прогуливается в джинсах, с пистолетом на поясе и в золотых наручных часах с циферблатом, украшенным чеченским знаменем. Жесты этих людей поразительны: они те же самые, что и у чеченских повстанцев прошлых лет; этот способ приветствовать друг друга, заключать друг друга в объятия, смеяться, говорить, «скользить» от одного к другому – в тщательно разработанном, но неформальном балете – тоже имеет смысл, сигнализируя о том, что можно сколько угодно служить пророссийскому правительству и принадлежать к российской бюрократии, но все-таки здесь не Россия и собравшиеся – не русские, а чеченцы.
Сама церемония переносит вас напрямую от чеченской семиотики к советской в ее постмодернистской «откорректированной» версии и иногда оказывается на грани спонтанного сюрреализма. Зал набит «добровольцами», набранными в различных министерствах и в университете; чтобы чем-то заполнить ожидание, организаторы привезли из Москвы girls-band[4], и девушки, повязав ради этого случая – несмотря на мини-юбки – платки на голову, играют на скрипках и виолончели при чрезмерной громкости звука какое-то сочетание классики с поп-музыкой.