В теплый майский день, в день Победы, когда распустятся сады и воздух наполнится весенним, душистым ароматом, мы всегда вспомним о вас, дорогие друзья, помянем добрым, ласковым словом…»
Памяти погибшего друга Василия Петренко
Вместо предисловия
Возможно, читая эти листки, одни назовут меня нескромным, другие – просто выдумщиком. Но цензоров я не боюсь: они или не поняли меня, или просто не могли понять, живя другою жизнью. В этом я не виноват. И беспристрастно анализируя свою пройденную жизнь в 21 год, могу с уверенностью сказать – прожита она не напрасно. Довелось исколесить пол-России, побывать на Западе, за границей, увидеть много исторического и ценного: прекрасного и захватывающего. Но пришлось пережить и немало трудностей и лишений суровой фронтовой солдатской жизни.
От Владивостока и Хабаровска до Берлина и Варшавы, от Анапы и Астрахани до Ленинграда и Кёнигсберга повидал я нашу необъятную Родину, Польшу, Пруссию, Германию. Купался в Японском море – тёплом и спокойном, в Балтийском – шумном и холодном, плавал в Чёрном, Каспийском, загорал на пляже Москва-реки. Умывался в немецком Одере – тихом и полноводном, глушил рыбу в польской Висле, пил воду из красавицы Эльбы, нырял в широкую Волгу, переплывал быструю и мутную Кубань…
Я никогда не обижался на судьбу, хотя она и бросала меня из стороны в сторону, то облачая в блестящую форму курсанта спецшколы военно-воздушных сил, то в грязную и ободранную робу волжского грузчика, то она давала мне гордое звание слушателя Военно-Воздушной академии и направляла в Москву, то, наконец, опять называла бесправным именем солдата. Я танцевал гордым офицером в ЦПКиО Москвы, и сидел солдатом на темной гауптвахте невзрачного городка Вольска. Такие резкие перемены меньше всего зависели от меня: всему причиной была война. По её велению я попал в академию, и по её призыву, не закончив образования, уехал на фронт. Коварная судьба демонстрировала мне политику «кнута и пряника». И спасибо ей – я многого не понял бы теперь, не испытав того, что называется коротким и беспощадным словом «война». Несомненно, в жизни были и ошибки, но «не ошибается тот, кто ничего не делает».
Я спокойно оглядываюсь назад – там нет темных пятен. Путь был светел и чист, как ключевая вода. Для общего дела – независимости Родины – я отдал своё молодое здоровье, которому многие могли позавидовать в своё время…
Я – инвалид Отечественной войны II группы. Никто не смеет меня упрекнуть в чем-либо. Девизом жизни я всегда считал слова Николая Островского, которые до сих пор звучат в моей памяти:
«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому главному в мире – борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее».
Сын автора «Воспоминаний» Сидоренко Александр Дмитриевич выражает глубокую благодарность за подготовку рукописи к печати Сидоренко О. М., Дещеревской Н. П., Сидоренко С. П., а также всем, кто внес свой вклад в издание книги.
Подготовка архивных фотографий к печати – Сидоренко Г. П., Кустова Т. П.
Часть первая
Глава 1
Нет, товарищ, зло и гордо,
Как закон велит бойцу —
Смерть встречай лицом к лицу.
А потом хоть плюнь ей в морду,
Когда всё пойдет к концу.
Помню, высота по прибору была 4000 метров. Машина шла плавно, ныряя в густые облака и прорываясь в большие длинные «окна». Распластавшиеся крылья с чуть приподнятыми и смещёнными назад консолями придавали ей стремительный, ястребиный вид.
Холодная зловещая ночь распространяла темноту во все стороны. Самолёт шёл вслепую, ориентируясь исключительно по аэронавигационным приборам. Светящаяся стрелка компаса качалась над полем «West». Машина шла курсом на запад.
Прошло уже больше часа, как она незаметно, на большой высоте, перевалив линию фронта, углубилась в тыл врага по особому заданию штаба фронта – высадке советских парашютистов-десантников в один из важных военно-промышленных районов фашистской Германии.
Ночь на высоте была особенно холодной, и весь экипаж сковывал мороз. Закутавшись в мех комбинезона, в больших, до локтей, перчатках и лохматых собачьих унтах, вёл машину командир экипажа, старший лейтенант Михайлов. Тусклый свет приборов слабо отражался на его лице. Он спокойно всматривался в показания вибрирующих стрелок, а когда приходилось менять курс – всем своим огромным телом сливался со штурвалом управления. Во мраке движения его казались величественными и грозными.
Рядом с ним, погрузившись в математические подсчеты на поправки приборов, работал второй пилот – штурман корабля.
Монотонно