Пустота поедает конечности, как гангрена.
Ты меня вырубаешь, как трек, что уже внапряг.
У тебя там болит, я же вижу, что ты иссяк.
Наблюдаю, как ты вместо точек рисуешь пробелы.
Ты рисуешь и все забываешь вокруг.
«Ни черта себе» – я спохватилась на главном.
Я, наверное, год или два, или три не писала,
А ты ворвался вот так, типа «Здравствуй, ДРУГ».
У тебя там болит, я же вижу, не отрекайся.
Ты в ночном полушуме рисуешь мосты, да вуаль.
Ты надетую маску не снимешь..
И не снимай.
Ну а лучше не возвращайся.
И не смущайся,
Что я так к тебе трепетно, может ранимо и, может,
Все совсем это глупо звучит, словно в пальцах вся память.
Меня столько раз, столько раз (!) обещали не ранить,
Правда столько я раз замечала одно и то же.
Это ножик там сзади, мой острый ножик.
«У тебя там болит?» – ну достали. Понавешают мишуры
Среди спален, дверей, обещаний…
Да и хватит с тебя прощаний,
Ты же знаешь, что очень болит.
Ну, а может быть, ты привык
К растерзающим, стоптанным, сдержанным, но а все же воспоминаниям?
Только знаешь, родной, я ведь все понимаю.
Я же вижу –
У тебя там любовь болит.
– Будешь суп? – заботливо спросила мама, своим ласковым, любящим голосом.
Я промолчала и отвернулась в сторону, искренне не осознав, что она обратилась ко мне.
– Тогда, может, кофе? – с надеждой, что я что-то отвечу, она повторилась, но так и не услышала ответа. – Расскажи мне, дочь. Я же твой самый близкий человек. Я всё пойму.
Но я не смогла дотронуться до этой истории словами. Я лежала, укутавшись в плед на терраске и не хотела разговаривать ни с кем. Моя бедная мама… Она видела, как я выхожу из комнаты, трясясь то ли от страха, то ли от психоза, ступаю на пол синими ногами, еле открываю свои большие, но наполненные болью глаза. Мне стало искренне жаль себя. Противное чувство, но когда оно касалось меня, мне оставалось только жалеть себя. А ещё так же жаль родителей, которые заботливо относились ко мне, укрывая пледом, каждый раз, когда он падает с моей кровати; кота, которого я вышвырнула из комнаты из-за своей злости. Васька… Так его мама назвала, наверное, потому что не хотела заморачиваться с прозвищем для животного, но ей абсолютно всё равно, как его зовут. Ведь она его просто любит и кормит. А он за это убивает мышей, которых боится мой маленький брат, особенно, если проснётся ночью и услышит, как на кухне Васька ест мышь. Мне стало тошно от самой себя, потому что я не хотела обижать никого, ни маму, ни Ваську.
Тогда я просто собрала вещи и уехала в Москву, пока мама была на работе. А по приезду начала писать письмо. «Не можешь говорить – пиши», – как то сказала мама. И я начала писать. Сначала это письмо было адресовано ему. Человеку, который изменил всё. Человеку, который стал для меня местом. Местом, где зимой можно обуть кеды, а летать лучше без крыльев. Местом, в которое я приходила, когда мне было плохо. Местом, в которое я больше никогда не вернусь…
Ну ладно, ладно. Я готова. Я готова открыть сундук воспоминаний и разложить их по книжным полкам. Готова ли я впустить эту историю в мир, вынести её из потайной комнаты, а затем закрыть за ней дверь на замок, выбросив ключи в воду, где их никто никогда не достанет? Да. Я готова оторвать от себя часть этого маленького мира. Я готова расстаться с прошлым, попрощаться с этой частью моей жизни и отдать её вам.
Привет. Меня зовут Мария. На самом деле я никогда так не представляюсь. Это слишком официально, а я люблю простоту в общении. Меня зовут Маша и мне двадцать один. Родилась в столице. В прошлом я – стриптизерша. На самом деле я работала не только танцовщицей, но ещё и официантом, продавцом женской и мужской одежды, администратором в салоне красоты… Просто стриптизерша – наиболее подходящее описание меня. Если бы я сказала, что работаю в продажах, смысл моего рассказала сильно отличался бы.
И вот я попрощалась с питерскими друзьями во второй раз, потому что первый раз, когда я приехала на вокзал, не оказалось билетов, будто кто-то свыше кричал: «Останься, дура!». Потом я забыла паспорт, а потом практически опаздывала на вокзал, пытаясь вспомнить, что я ещё забыла. Но всё-таки я уехала, не понимая всех этих «знаков вселенной».
Москва выплёвывала меня с самого начала, как я только вернулась туда. Даже не так. Как только сошла с душного автобуса, который привёз меня из любимого Петербурга. Тогда