Ее темные волосы растрепались, помада в уголке губ размазалась, однако янтарно-карие глаза сияли таким восторгом, что это искупало все. Наташка сейчас казалась красавицей.
Проходящая мимо женщина, тащащая за собой огромный чемодан на колесиках, недоуменно оглянулась.
Мы со Светкой обменялись быстрыми взглядами. Наташка – самая восторженная из нас, Светка – самая практичная. А я – так себе, серединка на половинку. У меня и по психологическим тестам всегда выходит промежуточный результат.
Пока Светка пошла отмечать нас у встречающего гида, мы с Наташкой с любопытством оглядывались, обозревая окрестности.
– Знаешь, как называется этот аэропорт? Leonardo da Vinci! – сообщила с гордостью Наташка, хотя только слепой не разглядел бы огромные буквы названия аэропорта. – Здорово тут у них! С первых же шагов окунаешься в искусство!
Я скептически посмотрела на толпу, наводнившую аэропорт. Чемоданы, сумки, сумочки и сумищи, выражение на лицах – озабоченное или напряженное. Нет, поистине нужно быть Наташкой, чтобы углядеть в этом хоть какую-то красоту и романтику.
– Нам туда! – ткнула в направлении одного из припаркованных на стоянке автобусов вернувшаяся Светка.
Мы подошли к автобусу и положили в багажное отделение сумки, однако заходить пока что не стали: хотелось еще надышаться этим весенним воздухом. Очутиться в Риме после заснеженной промерзшей Москвы казалось настоящим чудом.
– Девочки, вы из моей группы? Садитесь в автобус, уже отъезжаем, – поторопила нас худощавая низенькая женщина.
Светка, как раз успевшая вытащить сигарету, с досадой смяла ее, и наша троица влезла в автобус.
Наверное, прежде всего стоит сказать несколько слов о нас.
Мы, все трое, учимся в Лите на втором курсе. Лит – это, если кому интересно, Литературный институт имени Горького, а мы – не просто симпатичные девушки, а очеловеченное будущее русской литературы. Иногда, знакомясь с кем-нибудь, мы, чтобы позабавиться, просим угадать, кто из нас что пишет.
Глядя на Светку – хрупкую блондинку с небесно-голубыми глазами и одухотворенным лицом, легко заподозрить ее в склонности к поэзии или, на худой конец, фэнтези про изящных эльфиек и странствующих менестрелей. Однако ничуть не бывало! Светка пишет серьезные рассказы, многие из которых несут в себе яркий социальный подтекст. Последний из обсуждаемых на творческом семинаре Светкин рассказ про бомжа в метро был признан Семеном Петровичем – руководителем творческого семинара – самым реалистичным, актуальным и ярким из всех рассмотренных в это полугодие работ.
А вот Наташка, несмотря на весьма прозаическую внешность – небольшой рост, плотное телосложение, лишенные утонченного изящества черты лица, – как раз увлечена фэнтези и прочит себе будущее Толкиена или хотя бы Стефани Майер, проявляя завидное упорство и мужество в спорах с Семеном Петровичем, пытающимся направить ее на тернистый путь реализма.
У Светы есть молодой человек – серьезный, как ее рассказы, будущий экономист и банкир, уже сейчас готова поручиться, что весьма успешный.
Наташка пока без парня, но даже не потому, что нет никаких вариантов. Тут дело в высокой планке, по которой она меряет претендентов. Судя по всему, ее бойфренд должен быть красив, талантлив и успешен, как Джонни Депп, романтичен и влюблен, как герои Орландо Блума, а к тому же верен, заботлив, хорош в компании и прочая, прочая…
Ну вот, Светку и Наташку вы уже немного знаете. А я – Катя.
Описывать мою внешность не имеет особого смысла. Возьмите среднестатистическую москвичку лет девятнадцати-двадцати – и получите достоверный мой портрет. Не слишком высокая, среднего, ближе к худощавому, сложения (пятьдесят девять килограммов при росте метр шестьдесят восемь), среднерусые волосы, опять-таки, как вы догадываетесь, средней длины – чуть ниже плеч. Единственная отличительная деталь моей внешности – это глаза, меняющие цвет в зависимости от настроения, освещения, погодных условий – в диапазоне от темно-серого до пронзительно-синего. Светка, например, уверяет, что моментально и точно считывает мое настроение именно по глазам.
Теперь про творчество. Как говорит руководитель нашего семинара, приняли меня в Лит от недобора – авансом. Под моим пером (читайте: на экране моего ноута) не расцветают пышным цветом повести и романы, более того, в моем поле не колосятся тучные рассказы, готовые в любой момент составить авторский сборник. Мой жанр – миниатюра. Совсем крохотный кусочек текста, чаще всего посвященный всего одной эмоции. Получая такую работу, Семен Петрович всякий раз укоризненно качает головой.
– Ну ты, Николаева, бумагу на вес золота ценишь, – вздыхает он, с разных сторон оглядывая полстранички принесенного мною в клювике текста, и вправду жалко выглядящие на фоне пухлых папочек, вмещающих творения моих одаренных сокурсников. – Написала – словно украла. Ну скажи, когда я от тебя полноценное произведение получу?
Полноценное – это страниц на десять, лучше на двадцать. Недостижимый для меня объем.
Я горько