или, как их тогда начнут называть, «коттеджные» участки. Дом получится намного выше, просторнее и прочнее обычного советского «бунгало» Евгении Михайловны: вместо одного этажа там будет два и просторный чердак; вместо почерневшего хрупкого шифера на его крышу уложат красивую черепицу; стены собьют из цельного бруса. Но на новых участках не будет никакой растительности, за исключением редких колючих клубков дикой малины, чудом уцелевших после расчистки территории; между домами еще не водрузят заборов, и вся местность, несмотря на то, что она считалась эмбрионом нового населенного пункта с большими планами на будущее, произведет на Киру впечатление выжженной деревни, которую покинули еле спасшиеся от огня погорельцы. Кира возненавидела новый семейный «коттедж»: по классической для тех лет схеме для него все время требовались какие-то новые материалы, строительство затягивалось, денег у ее родителей не хватало, и одну зиму дом простоял без окон, дверей и полов, как полуобглоданная туша гигантского животного. В сравнении с ним окруженная жасмином, пионами, кустами дикой черноплодки и посаженной в три ряда вдоль забора садовой малины дача Евгении Михайловны выглядела уютной хижиной среди райских кущ. Особо благословенным местом в этом Эдеме Кира считала треугольник, который образовывали шелестевшие посреди ситенского участка березы. Одна из берез росла настолько близко к дому, что до нее можно было дотянуться с крыльца рукой, но Евгению Михайловну не пугало такое опасное во время гроз соседство. Она поставила под березами чугунную скамейку с изогнутой спинкой, купила Кире такой же, как у себя, кружевной зонтик от солнца и в жаркие дни устраивала со своей приемной правнучкой томные посиделки под плавно качавшимися прядями березовых веток.
Глава 5. Евгения Михайловна
Евгения Михайловна была для Киры самым загадочным членом ее семьи, не в последнюю очередь из-за ожесточенных споров о ее характере, которые Кирины родители затевали перед каждой поездкой на дачу. Любовь Георгиевна шептала, что Евгения Михайловна «страшная женщина», околдовавшая прадеда Киры на одном из советских курортов еще до кончины его первой жены. Первая жена прадеда Киры практически заменила Анатолию Борисовичу мать: пока его настоящая мать, бабушка Киры, переезжала с место на место, следуя за своим мужем-военным, он оставался в Москве вместе с не чаявшей в нем души бабушкой. Вполне естественно, что разговоры о якобы имевшейся у его деда вальяжной любовнице выводили Анатолия Борисовича из себя, и он мстил жене, обвиняя ее в пошлой женской зависти. Отойдя от уже раскрасневшейся Любови Георгиевны на безопасное расстояние, он небрежно бросал:
– Тебе просто покоя не дает, что она, вместо того чтобы стирать и готовить, питается хлебом и вареньем и делает ежедневные маски для лица. Что бы там ни говорили о ней, но кожа у Михайловны действительно гладкая, как у младенца.
Обычно
