Тибетские зори. Игорь Николаевич Миг

мысленно предложи им себя и глубоко искренне попроси у них наставления. Если таким манером сможешь к ним обратиться – с просьбой – закроется Дверь-Чрево, готовое поглотить тебя. Если не закроется, вообрази их соития Божьим Союзом Пра Отца и Пра Матери наших и вновь проси смиренно о помощи".

      ("БАРДО ТОДОЛ")

      …небеса опускаются к земле, земля тянется к небесам, взаимодействие стихий и сил порождает то, что составляет суть и центр человеческого, и продолжая движение ввергают в водоворот, где образуются страсти и радость и гнев и веселье и горе и беды . И жизнь. И смерть. И мир. И отсутствие мира. Делают предначертанное Неизъяснимым, не взирая на муки, боль и страдания, спиралью поднимаясь и, достигнув высшей точки, превращаются в свою противоположность. Меж двух сил существование… Третья сила… Или бессилие, в котором объединились все импульсы, мощь, тайна и непознаваемое, как мотыльки на свет человеки летят и сгорают, и разбиваются камни о подножье, чтоб стать пылью и передать энергию падения другим камням, которые также станут пылью и поднимется она ветром вверх, ввысь к небесам, чтоб раствориться в них и не обозначаться более никогда, дождём падут невидимые частицы камней назад на землю, чтоб спустя время стать камнями и всё повторится. И по кругу, по спирали, как две змеи в любви, закручиваясь и извиваясь, танцуя гипнотический танец, завораживающий идеальностью изгибов и линий, и поразишься, как средь этой точности и захватывающей дух красоты, рождающие тебя силы перемалывают плоть твою и душу, разрывая и то и другое, и адский огонь боли и неведения сжигает тебя, но то, что уничтожается, кровоточа и заглушая невыносимым криком, эти конвульсии и агония всего лишь восприятие уничтожаемого и испытывающего боль тела и не ты… Не ты… Не тыыыыы… Не тыыыы… Ыыыыыы… Ыыыыыыыы, бляяяяя…

      Инсайт длился уже минут сорок. Сергей Степанович, сидя уже основательно закоченевшими ягодицами на кафельном полу ванной и забыв о хроническом, перешедшим без всяких загвоздок в возрастной, простатите, отрешенно смотрел на дырку в подошве тапка, которая как пресловутая ницшеанская мгла, уже вглядывалась в него. Тапок был надет на ногу супруги Маргариты Павловны, мирно покоящейся в обмороке в дверном проёме. Проём являлся порталом в мир более привычный пенсионеру, мир, где в вечной и непреходящей гармонии, прикидывающейся хаосам каким-то непостижимым образом сосуществовали ободранные кошкой обои на стенах коридора и плакат с одной из самых прекрасных женщин планеты на фоне заснеженных гор, урезанной наполовину перекидным календарем с отмеченными на нем кружочками датами сдачи показаний приборов учёта горячей и холодной воды. Раньше, годы назад, Ритуня отмечала такими сакральными значками дни прихода природного катаклизма под условным названием "красноармейцы прискакали". Кружки рисовались нарочито ярким красным цветом, заправлявшимся регулярно "Шипром" польским фломастером и служили неким предупреждающим о надвигающейся неконтролируемой агрессии знаком для начавшего рано лысеть Сергея Степаныча. Процесс потери волос был притянут за уши к этим появляющимся ежемесячно отметкам в календаре, по поводу чего у Маргариты Павловны с годами выработался стойкий комплекс, фломастер был сменён на розовый. Цвет этот, по мнению супруги, ослаблял напряжение, нарастающее в муже по мере приближения дня "когда рвануло".