Но есть часть дел, которые не доходят ни до внимания больших чинов ни до общественности. Их обычно называют подковерной возней, но именно эти дела и составляют большую часть политики. Эта возня влияет на всё, и влияет так сильно, что порой может даже изменить так называемый генеральный курс.
Сейчас из начала девяностых я понимал, что несколько лет назад все работало как часы, масса вопросов и дел решалась телефонным звоночком, где какой-нибудь Семен Ильичь со смехом предавался былыми воспоминаниями с каким-нибудь Петром Игнатьичем и в скользь упоминал, “а нем мог бы ты мне помочь…” По сути вопрос на этом был решен. С началом перестройки всё изменилось коренным образом. Если раньше всё решали связи, то сейчас основным мерилом стали деньги. Подливали в огонь бывшие вероятные противники. Новая политика открытости и доверия во главе со ставропольским комбайнером раскачивала монолит государства. И людям, понимающим, стало ясно, что в фундаменте уже есть трещины, и колос может не устоять.
Десять лет назад в кабинетах второго главного управления КГБ СССР царила тишина и покой, отлаженные схемы работали в утвержденном порядке и, самое главное, никакой спешки. В конце восьмидесятых началась паника, бумага уходила пачками. Было совершенно не ясно за что браться. Но после первых отказов в проведении спецопераций, под предлогом, опять же, новой политики, стало ясно, что мы проиграли. Первая реакция – шок от понимания ситуации, после апатия, затем мозг подготовленного человека встраивается и начинает работать в новых условиях.
Я замедлил шаг перед дверью кабинета на мгновение и резко постучав вошел.
В небольшом прокуренном кабинете работало радио, передавая сигналы точного времени
– Как всегда пунктуален, Тимур Георгиевич.
Я улыбнулся вместо ответа и пожал вяло протянутую руку.
– Семен Егорович, не стал выдавать по телефону причину моего приезда, но дело серьезное.
– А у нас других-то и не бывает. – Хозяин кабинета небольшой лысеющий человек достав из пачки импортных сигарет одну начал ее крутить разминая. – Привычка, понимаешь, – он показал мне сигарету. – Вот мы все строили-строили, а сигареты у них лучше. Кури.
Он придвинул ко мне пачку, но я отрицательно покачал головой.
– А ну, да, ты же не куришь. Мне даже интересно, что заставило тебя приехать ко мне? В былые годы, помнится, ты нашего брата вызывал. Сейчас-то что?
Я открыл портфель и положил на стол папку с бумагами.
Семен Егорович даже не притронулся к документам, словно ничего не произошло, но по искре, проскользнувшей в его серых глазах, я понял, что заинтересован он крайне.
– Так, всё-таки, что же заставило тебя выползти из своего укромного уголка? – Спросил он прикуривая.
Я показал пальцем на папку на столе:
– Тут запись разговора одного высокопоставленного партийного чиновника не с тем, с кем надо.
Мой оппонент откинулся в кресле и улыбнулся.
– Тимур, ваша проблема, не твоя, а всей вашей системы, в том, что вы, как сейчас принято говорить, не сечёте фишку. Понимаешь? – Он открыл верхний ящик стола и достал пачку долларов. – Раньше я за такое сел бы. А сейчас? – Он усмехнулся. – Тимур, мой тебе дружеский совет, начинай искать себе работу. Шпионов больше никто не ищет. Всё, ваше время закончилось.
Теперь пришло время улыбаться мне.
– Сеня, ты же меня знаешь давно. Неужели ты думаешь, что я пришел бы к тебе по вопросам какого-нибудь шпионского скандала.
– Ну, бог тебя знает.
– Сень, ты документики-то открой, почитай. – Я смотрел как он берёт со стола паку и продолжал говорить. – В наших руках, Семён Егорович, осталось очень много полезных инструментов, как говорится, контора пишет.
Хозяин кабинета изменился в лице, сложил все бумаги на место и прикрыл папку рукой.
– Когда вы это сделали? – он махнул рукой. – А, ладно, кто еще об этом знает?
– Это прошло по моему отделу, есть еще одна расшифровка в моем сейфе.
– А пленка?
Я посмотрел на портфель. Он в недоумении тоже перевел взгляд на него.
– Пленка здесь?
Я покачал головой:
– Копия.
– Хорошо, что ты хочешь за то, чтобы исчез оригинал?
– Это будет сделать очень сложно.
– Да, ладно, я знаю, что если бы это было невозможно, ты бы не пришёл. Сколько?
– Семён,