– Тело лежит на спине… Обе руки согнуты в локтях, левая покоится на животе… Ноги также до конца не выпрямлены… Вокруг тела наблюдаются следы крупной рептилии, предположительно, крокодила… К востоку и северу находятся джунгли, в одном месте проложена едва различимая тропа, на земле много сломанных веток и оборванных листьев… На западе от места происшествия расположено засеянное поле, на юге джунгли, не такие густые, выводящие на пляж… Повсюду кровь… Под ногтями ничего нет… Странно! – наконец высказал он свое мнение, разбавив мертвые факты.
– Что ж странного? – дернулся Витя и вновь полез за сигаретами. – Ах, черт! И закурить нечего! – Поняв, что обличил свою слабость, покраснел.
Не разгибаясь, Кожухов мотнул головой в сторону поля:
– Как нечего, вон целое поле конопли, – и вернулся мыслями к туловищу, над которым склонялся, продолжая его изучать.
– Конопли?! – прыснул тот в ответ. – Вы что, так шутите?
– Ни в коей мере. Это чистая конопля.
– Вот так-так… – пробормотал Виктор, очевидно, не зная, что еще можно в ответ на это сказать.
– Откуда вы знаете? – недоверчиво прищурился вернувшийся из кустов Денис.
Перерожденный полководец девятнадцатого столетия ничего не ответил, всецело поглотившись в свое любимое занятие – копаться в останках. То есть я доподлинно, конечно, не знала, что у него такое хобби, но то, что совершалось сейчас перед глазами, не оставляло сомнений в том, что это не впервые.
– Да что вы там делаете! – запищала Поликарповна, не выдержав. – Оставьте бедняжку в покое! Нужно вызвать сюда людей! Пусть они разбираются!
– Вызывайте, – отрывисто бросил ей Генерал.
– Я не знаю как! У меня нет телефона! У нас же их отобрали!
– Вот и я про что.
– Ну как? Есть же камеры! – Все молчали. – Что скажешь, Катя? – вдруг обратилась она ко мне. Наверно, оттого что я казалась более здравомыслящей в данный момент. Но это только казалось… Мысли путались, голова готовилась взорваться, да и в горле застрял ком. Девушку было очень жалко, что и говорить. А еще было сильно страшно. Когда видишь что-то такое, почему-то все время представляешь то себя на месте жертвы, то кого-то из близких. Эти ощущения усиливались час от часу, и я твердо произнесла:
– Пойдемте к ближайшей камере.
Та кинула на меня неприязненный взгляд и первая прошествовала к высокой пальме, на коей уединилась камера № 7. Причина такой неискоренимой ненависти кроилась, видимо, в том, что Любочка боялась, как бы бразды правления лагерем не перешли от нее ко мне, что было весьма и весьма глупо, так как бразды давным-давно держал в своих крепких, подчас смертоносных руках уважаемый и таинственный Олег Владимирович. Так что я ну никак не могла забрать у Бордовой то, чего у нее никогда не было, как бы ни старалась и если бы даже захотела.
Задирая головы кверху, мы стали громко кричать и махать руками.
– Эй, вы, слышите! – надрывалась Поликарповна. – Кто бы сейчас ни сидел по ту сторону, вызовите старших! У нас тут ЧП! Алле! Нужна помощь! Алле-о!!
– Помогите! – вторила я ей.
– Ну и чего вы добились этим? – остудил пыл двух орущих женщин уже отошедший от увиденного, оттого понаглевший Скелет.
– Теперь они знают, что у нас случилось, и прилетят! – огрызнулась Люба.
– А труп они не видели, можно подумать?
– Денис, камеры высоко, и мы не знаем, хорошее ли изображение получается в итоге. Может, им оттуда не видно, кто или что лежит на земле! Возможно, они пропустили нападение чудовища на Анну и теперь не могут понять, отчего мы тут стоим все.
– Чудовище пропустили, а вас заметят, да?
– Заткнись, пацан, – не выдержал Вова, который чаще остального любил помалкивать. Очевидно, Макаронинка не только во мне, Кожухове и Любаше вызывал чувство раздражения.
– Все равно это глупая затея, – пожал плечами тот и затих на некоторое время.
…Прошло три часа.
– Помогите! Помогите-е-е! – истошно вопил Денис перед камерой, перекрикивая даже Витю и Вована.
Теперь мы уже все столпились возле камеры, так как на ней загорелась кнопочка прямого включения. Мы предполагали, что камеры работают круглосуточно, но куда идет сигнал и не блокируется ли он где по дороге – на это ответить могли только крутые дяди, по чьему извращенному желанию десять человек здесь и очутились. Зато прямой эфир – единственный шанс достучаться до людей. Ведь вчера было голосование, вечером первую серию могли уже пустить в эфир, тогда по логике вещей федеральный канал уже должен начать передавать сигнал. Возможно, кто-то из зрителей не поверит в случившееся, посчитает очередным фарсом для повышения рейтинга программы, но те, кто за нас в ответе, поймут все