Сказка про Петрушку и Стеклянную Балерину
Стеклянной балериной овладел
Смешной и беззаботный лгун Петрушка.
Души прозрачность ниточкой продел
В покорных жестов игольное ушко.
Он днем смешил народ, дурачил люд,
И упивался значимостью взгляда.
По ярмаркам шептали там и тут:
«Петрушка выступает? Вот отрада!»
А вечером усталый Кукловод
Снимал его с руки и клал на отдых.
Тот – к балерине. Иль наоборот —
Она к нему. Полна предчувствий модных —
Коснется лба любимого: «Скажи,
Мой милый, чем ты опечален?»
И сердце занесет на виражи…
Не первороден, не первоначален
Тот грех, которым девушка полна
Жила-была в предчувствии свиданий.
Любила… Колобродила… Ждала…
И робко утиралась с подаяний:
Он приходил и жадно поглощал
Прозрачную и искреннюю душу.
Петрушка ничего не обещал.
Он так привык. Он был любим и нужен.
А после, ночью, он послушно спал —
Не в ящике с игрушками, в объятьях
Стеклянной. Ее локон собирал
Значения неведомых проклятий,
Которые во сне произносил
Любимый и заносчивый Петрушка.
Он был любим. Он был чертовски мил.
Он целовал то в плечико, то в ушко…
Но Кукловод состарился и сдох…
Зачем растратились мы на усталости?
Тебе ли смолоду в душе печаль таить?
Искал ли золота, да оборвалась нить?
Нашел – не крадено – не прячь – раскаешься —
Тебе ль не дадено? Почем же маешься?
Ты ль добрым молодцем, я ль красной девицей —
Зовешь же золотцем – порой не верится.
Зачем растратились мы на усталости?
К известной матери – мне б детской шалости…
Я б шуткой милою уста бы тешила —
Несет могилою от этой нежити…
Наплюй на взрослое, испей прекрасного,
Еще не поздно, нет? И не напрасно, а?
Я ль красной девицей, ты ль добрым молодцем,
Давай, чтоб верилось? Поможешь, золотце?
Не август ли особой августейшей?
Темнеет за окном. Сквозь ночь идет
Не август ли особой августейшей?
Идет так чинно – выпятив живот,
С Луной вертлявой – неразлучной гейшей.
Сквозь окна видит женщин у зеркал
И им смеется толстыми губами,
Швыряя в стекла дождевой бокал
И брызги вытирая рукавами.
Заигрывая, шлепает Луну
По круглому, бледнеющему лону
И подлетает к моему окну,
Врываясь внутрь невообразимым стоном.
Захлопнув раму, валит на постель,
И начинает изменяться в лицах.
В упор стреляет шквалом новостей —
Ночей июньских заказной убийца.
Смеется моим слезам на щеках:
«Что может быть короче белоночья?
Оно ушло! А я стою в дверях,
Впусти меня!» – и раздирает в клочья…
Я, умирая, выхожу из сна…
Вне рифмы… Мне простят такую малость?
Здесь осенью сменяется весна.
Что август – это ты – мне показалось.
Тем честнее Вас возжелать
Вы тщетно издеваетесь над болью
И женской многоплановой душой…
На эту рану кислотой ли, солью
Иссыпано в пропорции большой.
Напрасно Ваши чувства неизвестны,
И не прозрачна Ваша мне душа.
Чего боитесь? Страсти безвозмездной?
Она порой безумно хороша!
Вы зря стыдитесь чувства. Тем честнее
Вас возжелать. Но как Вас полюбить?
Лишь станьте чуть безумней и теплее,
И станете мне ближе может быть.
Псевдо-акварель
Солнца