ельетонист, распространяясь о моих «сказаниях», позволил себе обозвать их лживыми. Возвращая, с понятной гадливостью, безымянному борзописцу принадлежащее ему выражение, ограничусь объявлением, что не отказываюсь ни от единого слова тех немногих строк, в которых речь идет об «издателе толстого журнала». Сам по себе он слишком незначителен, и я, конечно, не упомянул бы о нем даже мимоходом, как я это сделал, если б судьба не приплела его жизни к жизни Белинского. Но повторяю: каждое слово тех строк согласно с строжайшей истиной; это всем известно,
и сам г. Краевский это знает. Мне почти совестно останавливаться на таких пустяках, но для кого же осталось тайной, что издатель «толстого журнала», в котором узнал себя г. Краевский, лишен эстетического понимания, не владеет пером и расчетлив? (Больше я ничего о нем не сказал.) Эпитет «расчетливый» должен был скорее польстить ему, как человеку по преимуществу коммерческому. А что Белинский состоял на весьма незначительном
годовом жаловании у г. Краевского, что он часто с негодованием и отчаянием указывал на книги, присылаемые к нему на разбор, – это факты, справедливость которых засвидетельствует всякий, знавший его; но г. фельетонист не удовольствовался вышеприведенной клеветой; он не усомнился напечатать следующее:
