«Почему История должна бережно хранить имена – имена убийц и шутов, разбойников в коронах и трусов, ведущих армии на гибель? Почему из нее вычеркивают имена матерей, дающих жизнь, но оставляют имена тех, кто эту жизнь отнимает – сотнями и тысячами? Впрочем, вздор: никому и ничем История не обязана! Она сама как женщина, порой вздорная, но на самом деле – таинственная!» Похожий на монаха человек взял новую лучину, зажег и вставил ее в выемку в плоской глиняной плошке. Масло давно закончилось, а лучины еще можно было выстругивать из нехитрой деревянной мебели... Он уже вернулся в свой пустынный скит – дом, построенный так давно, что входную дверь пришлось откапывать, когда он вселился сюда. Как давно это было?.. Как давно покинули эти земли, ставшие пустынными, их обитатели, строившие здесь города, пасшие скот, растившие детей?.. Кто помнит ныне их имена? Что от них осталось, кроме страшных историй, вошедших в священные книги?.. «Так почему же должны помнить обо мне, ныне живущем тут, если не помнят тех, кто строил здесь дома?» – подумал человек, снял плащ и небрежно бросил на скамью. Да, он был уверен, что его никто не вспомнит. Однако же – вспоминали. И приходили, один за другим. Правда, никто еще не дошел... Удача хранила? Таким, как он, удача даруется по праву рождения – так считали последователи религии его отцов... И если в Истории о нем что-то и останется, так не имя, но звание... звание, данное по праву рождения...
За стенами заброшенного сотню с лишним лет назад монашеского скита, где теперь обретался тот, за кем приходили убийцы, шуршал песок пустыни. Холодная ночь играла свою музыку, так не похожую на любимую пьесу того, кто был так похож на монаха-отшельника... Как она называлась? Ах да, «Рондо для Изольды». Это имя... Кто такая Изольда? Почему именно она? Отшельник не знал. Или знал, но не желал помнить? Всё, чего он желал СЕЙЧАС, так это записать хроники последней войны, оставившей свои черные следы на желтом, цвета пергамента, морщинистом лице Истории.
Нет! Человек упрямо замотал головой, отказываясь признавать очевидное: без имен нет Истории. Но кому нужны эти имена? Людям, и только им! А Истории важны события. Люди хотят знать, что послужило толчком к этим событиям и кто стал их жертвой, а История... А что История? Да есть ли она сама – эта История? Может, люди просто выдумали ее, чтобы оправдать тщетность своих попыток изменить Вселенную? Хорошо, он напишет свою историю, но даст всем ее участникам те имена, которые они заслуживают. По деяниям их названы они будут, а уж по заслугам ли... то судить лишь Всевышнему.
Лучина вспыхнула, бросив последние крошки света в голодную тьму ночи, и погасла, упав на земляной пол. Пришлось подобрать, вернуться к тлеющим в очаге углям, снова зажечь. Теперь – к столу, аккуратно пристроив плошку с лучиной прямо поверх пергамента: чистого, потому что на нем еще нет ни строчки, и одновременно грязного, ибо пыль пустыни везде находит себе дорогу.
Человек протер усталые глаза и, прочитав скороговоркой «Отче наш», опустил перо в чернильницу. На пергаменте зазмеилась вязь из слов, укладываясь в ткань ковра Новой Истории: «Всё было не так, как рассказывает нам Церковь...»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЖИХАД. ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ АККОРД – ДИКАРИ
«Дикари! Эти дикари пожирают христианских младенцев и поклоняются голове осла! Братья-христиане в священном граде Константиновом изнывают от мучений и терзаний, причиняемых им со стороны дикарей, не ведающих света Божьего! Богу угодна их гибель, и да будет так!» – вопил бродячий священник, взобравшись на край колодца. Воистину, чудом Божьим было то, что, так размахивая руками, он еще ни разу туда не свалился – думали бретонские крестьяне, в чью деревню явился святой отец, дабы призвать к участию в Первом крестовом походе на Восток. Весна началась плохо – уже которая весна после вот уже которой голодной зимы. Осенью, три года назад, люди лорда собрали всё зерно, не оставив ничего для весеннего посева, и в деревне настал голод. Охота на дичь в лесных угодьях графа Бретани была запрещена, за это полагалась смертная казнь. Всю рыбу в прошлом году указом короля велено было отдавать в качестве церковного оброка. Святые отцы говорили – кара Божья, и призывали к смирению. Они были жирные, эти святые отцы, им принадлежала вся рыба, которую ловили в