Гр. Л. Н. Толстой в Москве. Николай Успенский

ный стол, обрамленный красивой деревянной решеткой; другие два окна смотрели в обширный сад, в глубине которого виднелась горка, имевшая неоспоримое право считаться излюбленным местопребыванием оленей и газелей. Мебель в кабинете маститого беллетриста была в полном смысле барская.

      – Вы, я слышал, были сельским учителем? – спросил меня Лев Николаевич.

      – К счастью, имел возможность ознакомиться с этой профессией благодаря содействию вашего брата Сергея Николаевича.

      – И что же?..

      – Грешный человек, уклонился от этого рода подвижничества…

      – Жаль! Очень жаль! Вы бы много пользы могли принести народу…

      – Поверьте, Лев Николаевич, требовались сверхъестественные, нечеловеческие усилия, чтобы продержаться на этом тернистом пути хоть два или три месяца. Представьте себе грязное, лишенное воздуха помещение, битком набитое юными слушателями; затем буквально искалеченный шкаф, наполненный какими-то рваными книжками, которые были так между собой перетасованы, что в таблице умножения, например, я находил картину жертвоприношения Авраама, воздевающего непомерной величины нож над вытянутой шеей Авеля; вашего замерзающего у часовни странника встречал, как бы в качестве некоей иллюстрации, среди описания дикарей папуасов и т. п.

      – Отчего бы вам не постараться привести школу в порядок?

      – Видите, в чем дело, Лев Николаевич: препорученное мне училище играло роль церковной сторожки, куда в антрактах между заутреней и обедней стекались прихожане, которые, пользуясь отсутствием замка у шкафа и беспомощно висевшими, как крылья у подстреленной птицы, аляповатыми дверцами, без всякого зазрения совести рвали учебные пособия, делали из них так называемые «носогрейки» и таким образом в самом корне подрывали дело народного образования…