Проповедник «живого дела» (Памяти И.А. Гончарова). Владимир Шулятиков

асному, ко всему бескорыстному и благородному; современный человек начинает жить одними узко эгоистическими расчетами, начинает оценивать все с точки зрения выгоды и холодного разума, начинает исповедовать религию «улитаризма»; он старается «закопать в землю, законопатить хлопчатой бумагой, залить дегтем и салом» все «бесполезные» порывы души; он становится поразительно односторонним; душа его постепенно обращается в машину, в которой много колес и много винтов, но нет ни капли жизни; односторонний материализм – есть смертоносный «яд современного общества и тайная причина всех жалоб, смут и недоразумений».

      И мечтатель – идеалист, автор «Русских ночей» с неподдельным ужасом встречал появление на горизонте русской общественной жизни «нового человека» – практического дельца, усвоившего себе привычки и правила поведения западно-европейских промышленников и купцов, сумевшего изгнать совершенно из своего сердца все «бесполезные» чувства и порывы, обратившего в настоящего «человека-машину». Он спешил положить клеймо позора на этого «человека-машину», старался всеми силами возбудить презрение к нему, унизить его, сделать жалким в глазах современников.

      Он предсказывал неисчислимые бедствия и даже гибель обществу, если оно окончательно увлечется «человеком-машиной», признает его своим высоким идеалом.

      В лице князя Одоевского говорил убежденный представитель романтизма…Но дни романтизма была посчитаны. Предостережения автора «Русских ночей» не произвели желаемого впечатления на общество. Прошло несколько лет с того момента, как они были высказаны: общество не только не думало отвертываться от ненавистного романтикам-мечтателям «нового человека», но только не проникалось чувством ужаса и презрения к эгоистической морали и «грубо-материалистическому миросозерцанию этого «нового человека» – напротив, оно обнаруживало все большую и большую склонность возводить его в свои кумиры.

      На страницах самого прогрессивного из существующих тогда журналов появилась повесть, автор которой определенно и решительно становился на сторону «нового человека».

      Он выводил в своем произведении сцену прямолинейного утилитариста, англомана-заводчика и бюрократа и на примере этого утилитариста выясняет, какими неоценимыми совершенствами наделены «новые люди», по сравнению с «прекраснодушными» идеалистами. Он старался шаг за шагом опрокинуть все предпосылки романтизма. Он доказывал, что причина «всех недоумений» кроется вовсе не в увлечении односторонним материализмом, а как раз напротив, в особенностях романтического взгляда на жизнь, в преувеличенной оценке значения чувства, которую допускали романтики.

      «Как жаль, – говорит он, доказывая свою мысль, – что от фальшивого взгляда на жизнь гибнет много дарований в пустых бесплодных мечтах, в напрасных стремлениях. Самолюбие, мечтательность, преждевременное развитие сердечных склонностей и неподвижность ума, с неизбежным последствием – ленью – вот причина зла».

      Он старался показать, какой вред приносят для современного человека восторженные мечты о «вечной» романтической любви, о «вечной» романтической дружбе, о «нечеловечески-величественных» страданиях и подвигах, о «титанических» страстях, о бурном, доступном лишь для избранников судьбы, счастье; он убеждает читателей, насколько призрачны и ненадежны все «неукротимые» порывы к чему-то недосягаемо высокому и великому. Взамен разрушенных «иллюзий», он ставил легко осуществимые требования: мечтательности и склонности к созерцательной жизни – он противополагал идеал практической деятельности и энергии, романтической любви – идеал расчетливого брака, романтической дружбе – общение с «нужными» людьми, экзальтированному альтруизму и разумный эгоизм, нечеловечески-величественным подвигам – работу на самом прозаическом поприще, – заботы о достижении материальных благ. В итоге получился идеал человека, строго уравновешенного, искусно дисциплинировавшего свою собственную натуру, умеющего с величайшим тактом управлять малейшими душевными движениями, подавившего в себе все «бесполезные» стремления и порывы, прекрасно приспособленного к жизни, одушевленного, неослабленной энергией. С правильностью часового механизма, работающего в определенном направлении. Одним словом, автор повести. – Иван Гончаров, – идеализировал того самого «человека-машину», к которому с таким негодованием относились мечтатели-романтики. Он приветствовал этого «человека-машину», как застрельщика прогресса[1], он увидел в этом «человеке-машине» залог будущего благоденствия России.