Летом.
Приехать туда, где бабушка.
Живая.
Открыть журнал Америка и прочитать про день благодарения и как делают кроссовки.
А потом поехать домой, уставшим и счастливым.
По той же ветке метро, которая не под землей, но уже в окнах темно.
Вечер.
Я не хочу как сейчас.
Я хочу как тогда.
И папу держать за руку.
И хотеть спать.
И почти заснуть у него на руках.
Как сейчас засыпает у меня на руках моя дочь.
Как тогда…
Может быть
Зевающий персонал кафе.
Полупустой зал.
Блюз женским афроамериканским голосом откуда-то из-под потолка.
Дочь играет на телефоне в домики.
Жена доедает штрудель.
Темнеет.
Лето.
Мне больше ничего не надо в этой жизни.
Ну может быть ещё что-то.
Но не больше…
Английская кошка
В Англии у меня была кошка.
Правда она была не у меня, но можно сказать у меня, пока я там жил.
Кошка была черная.
Все черные кошки не совсем черные.
Если посмотреть под разными углами, то видно чуть более темные полоски или коричневый оттенок.
Вот такая она была, немножко коричневая, а так черная.
Как у многих подростков у меня были проблемы с кожей на лице.
Она садилась мне на грудь и начинала вылизывать мне нос.
Это было смешно и очень странно, потому что она это делала как врач, долго, тщательно и не обращая внимания на меня.
Я очень хорошо помню эту кошку.
В подростковом возрасте я доверял только врачам и то не всем, подросткам сложно довериться кому-либо, врачам я верил, английской кошке доверился всецело.
Теперь у меня тоже есть черная кошка. Она британка.
Она меня лечит, даже когда просто спит на диване.
Магия
Было холодно.
До окончания ремонта моей машины оставалось не менее двух часов. Я ничего не ел с самого утра.
Спрашиваю механика:
– Где можно поесть поблизости?
Смерив меня взглядом и оценив степень моей всеядности, механик изрек:
– Выйдешь – иди сразу налево, через сто метров увидишь кафе, одноэтажный такой шалман, но надписи на нем никакой нет. Не промахнешься, там вокруг только гаражи.
Иду.
Вижу слева одноэтажное строение с крыльцом.
Захожу.
Меня встретил пожилой мужчина, морщины на лице которого впитали жаркое солнце гор и ледяную воду горных рек.
– У вас можно что-нибудь поесть? – осторожно спросил я.
– Прахади, дарагой! – сказал хриплым голосом от множества выкуренных за долгую жизнь сигарет и, указав рукой на открытую дверь в другое помещение, пригласил меня пожилой горец.
За дверью меня встретила большая малоосвещенная комната, где стояло несколько деревянных столов. Где-то справа яркий свет в раздаточном окошке и слабо различимый в глубине этого освещенного окна силуэт женщины в черном одеянии – вот все, что я смог разглядеть. Из глубины сумеречной комнаты появился крепкий худой парень с бородой и черными, как смоль, коротко подстриженными волосами.
– Что хотите покушать? – тихо спросил меня.
– А что есть? – еще тише, чем он, спросил я.
– Суп есть, домашний, харчо, хинкали, лобио – это фасоль, и можем вам шашлык пожарить, если падаждете, – с совсем легким акцентом на последнем слове рассказал мне короткое меню заведения молодой горец.
– Буду суп и лобио, – выбрал я.
– Хорошо, присаживайтесь, я вам хлеб сейчас принесу, – и ушел.
Я подошел к единственному светлому месту в этом помещении, интуитивно стремясь к свету в незнакомом месте. К окну, за которым стояла женщина в черном и наливала в большую глиняную тарелку суп для меня.
– Здравствуйте.
Она посмотрела на меня и ответила мне несколькими фразами, но не по-русски. Протянула мне тарелку.
– Давайте, я вам принесу, – это где-то сбоку сказал неслышно подошедший парень с бородой, держа в руке тарелку с хлебом, за которым он ушел, и столовые приборы.
– Спасибо я сам! – отказался от его услуг я. Делая что-то сам, я хотел почувствовать это место.
Он проводил меня к столу. Я поставил тарелку на стол, а он положил ложку, вилку и нож рядом, а хлеб – в центре стола.
Я с любопытством посмотрел на суп и замер в долгой паузе, прикоснувшись