Но ложь и клевета частенько уживаются с набожностью, поэтому подобная характеристика отца настоятеля, как и его близость к герцогине де Шеврез, являются скорее достоинствами, так как приносят выгоду, а также одним из двух резонов, благодаря которым Инесс де Лангр, виконтесса де Шампо, оказалась именно здесь, в непроходимой глуши, в скрытом от мира храме таинственности и коварства. Другим быть может менее значительным поводом было то, что сие прекрасное аббатство можно прежде всего охарактеризовать как вполне не приметное, похожее на множество прочих монастырей Нормандии, где легко затеряться не только фрейлине Её Величества, но, при необходимости, даже монаршей особе.
Всё приведенное выше, несомненно, есть следствием произошедшего с мадемуазель Инесс причиной же временного затворничества виконтессы, являлась её беременность, вследствии чего на свет появился прекрасный малыш, которого окрестили Шарлем, поговаривали в честь известного вельможи, деда младенца – Карла[1] де Бурбона, первого графаде Суассон, что только подтверждало отцовство принца крови, Людовика Бурбона, второго графа де Суассона. Сие предположение становилось весьма доказательным для тех, кто хоть раз имел возможность видеть младенца, тем более держать его на руках. На тоненькой шейке ребенка висел небольшой медальон, где на золотом поле шествовал[2] грозный когтистый червленый зверь, в котором угадывался герб графов Суассонов, очевидно подаренный виконтессе возлюбленным до её отъезда в Амбуйе. Зверь был окаймлен того же цвета литерами, образующими надпись – DE BITA ANIMAD VERSION E PUNIENDUM[3], нанесенную рукой умелого ювелира, вероятно несколько позже, чем был изготовлен сам медальон, скорее всего после разрыва, меж графом и виконтессой. К слову, после того как Инесс рассталась с Его Высочеством, на её шее появился точно такой же медальон с идентичной надписью, скорее всего, вышедший из рук всё того же ювелира.
И вот аббатство Амбуйе. Центром типичного монастырского комплекса, как и в большинстве священных твердынь, являлся внутренний двор и огород, урожай с которого использовался не только в кулинарии, но и для приготовления лекарственных напитков и прочих снадобий, коими так славились просвещенные монахи. Двор был окружен крытыми галереями, соединявшими все здания. На северной стороне находилась монастырская церковь, возвышавшаяся над окрестностями своей островерхой крышей, а напротив – трапезная с каменным резервуаром для воды у двери, чтобы монахи могли перед едой омыть руки. На западной стороне располагались кельи «мирских братьев» или младших монахов. На восточной стороне, между церковью и трапезной, находились общественные помещения: комната для собраний капитула, помещения для отдыха, мастерские. За калиткой, утонувшей в зарослях плюща, брал начало монастырский сад, обнесенный высокой стеной, обеспечивавшей спокойствие и уединение для мыслителей и философов, предавшихся размышлениям под благословенной листвой. Сад изобиловал чудесными фруктовыми деревьями, в большинстве яблонями, которые давали возможность монахам получать сидр и кальвадос, который потом разливали в бочки, заполнявшие большую часть монастырских подвалов.
Невдалеке, в каких-нибудь полулье от стен аббатства, на опушке, укрывшись за вековым лесом, возвышалось странное сооружение из грубого, нетесаного камня, обнесенное могучей неприветливой оградой, испытавшей на себе безжалостные нападки времени и множества врагов, следы от набегов которых хранила на себе изуродованная кладка, чье