На солнце девица сидит,
Наряд весенний ловко ладит,
Прищурившись, кругом глядит.
О! Дивность северной природы!
Когда вчера была зима
Да сумрачной была погода,
И в ночь явилась вдруг весна!
Она рассыпала по лужам
Сто тысяч зайчиков цветных,
Она запуталась в деревьях
И в черных волосах твоих.
И речку словно разбудила…
А та, ломая глыбы льда,
Гремит, из плена вырываясь,
Клокочет вешняя вода.
И лед пошел! В селенье праздник,
На берег высыпал народ.
О сколько шума, разговоров,
Веселья, дум невпроворот.
Весны приход всех будоражит;
Из ружей, если есть, палят
И в небо жадными глазами
На перелетных птиц глядят.
Старушка, мир благословляя,
Шепча молитвы и кидая
Остатки рыбы, лоскутки,
Удачи молит у реки:
«…Ты не топи брега крутые
И скал седых не подмывай,
Ты дай улова побогаче
И птицу гневом не пугай.
И будь все лето полноводна,
Пусть чаще зверь к тебе спешит,
О не оставь нас без надежды,
Об этом лишь душа болит.
Ведь если дети будут сыты,
То нет тоски у них в глазах,
И если все тордохи[1] крыты,
То нет и холода в сердцах…»
И, друг о друга ударяясь,
Все крушатся громады льда,
Фонтаном брызги рассыпая,
Струится из-под них вода,
Их заливает. Те под воду
Ныряют быстро, чтоб потом,
Опять на волю вырываясь,
Перевернувшись кверху дном,
В водовороте вод теряясь,
И вновь колоться, как дрова,
Вниз по течению несутся
Большие льдины-острова.
На них уселась стая савок
Передохнуть. Но, знать, беда
Над ними крылья распластала
В оскале смертном, и, когда,
Как будто в салочки играя,
Вот льдина льдину догнала,
Всей мощной грудью наплывая,
Под воду пузом вниз сползла,
Их окунув всех. Вверх взмывая,
Не ведая, в чем их вина,
Те голосят, но поглощает
Тех, кто слабее всех, – волна!
Часть 1
Даайыс
Река Ясачная сердита:
Она быстра и глубока.
В долину Нижнего Улуса[2]
Она бежит издалека.
На побережье, где, как песня,
Лишь только белой чайки крик,
Среди тордохов, шкурой крытых,
Мерцал один так скудно лик.
И из тордоха свет печальный
Сквозь щели робко пробивался:
Здесь жирник медленно коптился,
Огонь от ветра колыхался.
В жилище мрачно и пустынно:
Здесь приютилась темнота,
Как по норе, хозяйкой ходит,
Повсюду рыщет нищета.
Под пологом[3] лежит больная;
В бреду своем все смерть зовет,
Потом надолго умолкает,
Очнувшись, горько слезы льет.
Глазами водит по тордоху,
Как будто ищет там кого,
А взгляд пустой и отрешенный, —
Она не видит ничего.
Аана девочка-подросток,
Всего четырнадцати лет,
Холодный пот с нее стирает
И слез соленых влажный след.
И брат, шести годов мальчишка,
Сидит в углу: и только страх
Застыл как будто на ресницах
Слезою на его глазах.
И, кутаясь в свои тряпицы,
Не сводит черных глаз с сестры:
Но сном подернулись ресницы…
Покой. До утренней поры.
*****************************
Болезнь под утро отступила;
Больной намного легче стало,
И голову подняв с орона[4],
Мать еле слышно прошептала:
«Ах,