Картина 1
Слышится пение птиц. Когда зажигается свет, на крыльце в двух старомодных креслах-качалках сидят бывший президент США Улисс С. Грант и его друг Марк Твен. Оба курят сигары. Вторая половина летнего дня «позолоченного» века.
ТВЕН. Как думаешь, Бог курит сигары?
ГРАНТ. Если и курит, надеюсь, у него они получше, чем эта. Что, по-твоему, они в нее положили? Собачью шерсть?
ТВЕН. Все, что угодно. Болотную траву. Рыбьи головы. Навоз яка. Толченые верблюжьи копыта. Предполагаю, когда-нибудь эти сигары убьют нас обоих.
ГРАНТ. Похоже на то.
ТВЕН. И какой дурак однажды подумал, что неплохая это идея – поджечь скатанную траву с одного конца, сунуть второй в рот и всасывать дым? Смысла не больше, чем совать горячий крендель в нос.
ГРАНТ. Еще и воняет.
ТВЕН. Как грузчик на пердежной фабрике.
(Пауза. Оба курят).
ГРАНТ. Бросить не пробовал?
ТВЕН. Теперь поздновато будет. Остается только наслаждаться.
ГРАНТ. И я того же мнения.
ТВЕН. Однажды у меня служил дворецким англичанин, который воровал у меня сигары и курил в сортире во дворе.
ГРАНТ. У тебя был дворецкий?
ТВЕН. И сортир во дворе. Дворецкому приходилось платить так много, что мы не могли позволить себе канализацию в доме.
ГРАНТ. Зачем тебе понадобился дворецкий?
ТВЕН. Видишь ли, я всегда ненавидел мыть собаку, вот и подумал: если найму дворецкого, он будет мыть собаку, а я – сидеть в сортире и курить сигару. Но получилось так, что всякий раз, когда я пытался попасть в сортир, там уже сидел дворецкий и курил мою сигару, а заставить этого сукиного сына помыть собаку мне так и не удалось.
ГРАНТ. Странные люди, эти англичане.
ТВЕН. Выпекают отличные кексы, однако. По сей день, стоит мне подумать о кексах, я вспоминаю о том, что надо вымыть собаку.
ГРАНТ. Меня всегда тревожила ассоциативная природа памяти.
ТВЕН. Вот и мне твои слова напомнили о теме, которую я собирался затронуть.
ГРАНТ. Но я слышать об этом не хочу, правда?
ТВЕН. Вероятно, не хочешь, хотя я об этом много думал.
ГРАНТ. Женщины?
ТВЕН. Нет, я давно уже оставил попытки понять женщин, и с тех пор счастлив. Просто даю им то, что они хотят, и стараюсь не попадаться у них на пути.
ГРАНТ. Мне тоже это помогает.
ТВЕН. Похоже на лоботомию или кастрацию кота. Поначалу не кажется привлекательным, зато потом тебе гораздо спокойнее. Но я думал не об этом.
ГРАНТ. Нет у меня кота.
ТВЕН. Думал я…
ГРАНТ. Однажды была кошка, но она сбежала с торговцем рыбой.
ТВЕН. Это грустная история, генерал.
ГРАНТ. С тех пор я никогда кошкам не доверял.
ТВЕН. И я тебя не виню.
ГРАНТ. Разумеется, теперь у нас крысы.
ТВЕН. Ты знаешь то, что должен знать?
ГРАНТ. Завести хорьков?
ТВЕН. Нет.
ГРАНТ. Как я это понимаю, хорьков надо заводить только в том случае, если в доме крысы.
ТВЕН. Ход твоих мыслей мне понятен, но я думаю, что тебе нужно…
ГРАНТ. Обычно я прилагаю максимум усилий, чтобы увильнуть от твоего совета.
ТВЕН. Да, и обычно совет мой дельный, за исключением, возможно, этого случая.
ГРАНТ. Ну-ну.
ТВЕН. Ты должен написать мемуары.
ГРАНТ. Мемуары?
ТВЕН. Да.
ГРАНТ. Да за каким чертом мне писать мемуары?
ТВЕН. Ради потомков.
ГРАНТ. Потомки могут катиться куда подальше. И потом, я не писатель.
ТВЕН. Это никогда не останавливало Джеймса Фенимора Купера, так что не понимаю, почему должно останавливать тебя? Черт, я сам – речной лоцман. Просто однажды взял ручку и начал писать, и с тех пор более-менее успешно выдаю себя за писателя. Но держу наготове саквояж со всем необходимым, на случай, что придется срочно сматываться, если кто-то об этом прознает и решит меня линчевать, как того требует его христианский долг.
ГРАНТ. А с чего ты вообще начал писать?
ТВЕН. Думаешь, допустил ошибку, да?
ГРАНТ. Пожалуй, что да, но я сейчас о другом. Мне представляется, неестественно это для человека – вдруг сесть и начать писать. Отчасти напоминает икоту.
ТВЕН. Знаешь, я не очень отчетливо помню, что побудило меня к литературной деятельности, но практически уверен, что не икота. Как я представляю себе, это была попытка если не избавиться, то хотя бы урезать самобичевание.
ГРАНТ. Получилось?
ТВЕН. Не так, чтобы очень. Но ты обязательно должен попробовать.
ГРАНТ. Я восемь лет был президентом Соединенных Штатов. Так что самобичеванием