Эти места ничуть не изменились. Беседки-ротонды, тумбы с театральными афишами и объявлениями о сдаче внаем особнячков и комнат, огромные липы Королевской аллеи, белые скамейки, а на одной из них сидел… Удивительно, неужели тот самый старичок? Содержатель цветочной лавки на улице, ну, той улочке, что отходит от Овощного торга – да, точно, Альбертины! Дедок с красной тростью и ромашкой в петлице, который совершает здесь моцион уже лет двадцать… Я прижалась лбом к стеклу, пытаясь разглядеть нужную скамейку, и тут же ударилась о раму, когда экипаж подбросило на новой колдобине.
– Осторожнее, мадам!
– Да-да, Грета, я вижу.
– Хороши будете перед гостями с синяком во весь лоб. Кого вы там высматривали?
– Старичок знакомый сидел…
– Эка невидаль, тут старички кишмя кишат. И старички, и старушки – прямо какая-то стариковская столица!
– Ну чего же ты хочешь, главная лечебница королевства.
– А что за крепостная стена с башней? Из шиповника торчит?
– Бювет кронпринца Альберта. Вон и сам Альберт, на барельефе… Над входом.
Грета проводила взглядом башенку – точную копию той, что высилась когда-то на Бестамском холме. Вокруг башни толпились дамы с кружевными зонтиками и кружками для минеральной воды.
– Что же вы говорили, что он красивый? – негромко спросила моя камеристка. – Ей-богу, какой-то губошлеп.
– Это ты спроси у того, кто его так отчеканил. По мне – милейший человек и прекрасно воспитан. Правда, я и видела принца раза два… Теперь-то вряд ли придется.
– Не говорите глупостей, еще увидите. А не увидите – так и невелика потеря…
Копыта ударили по брусчатке. Дилижанс обогнул крепостной вал и с грохотом въехал под арку Аптекарских ворот.
Как знакомо здесь все! Будто за воротами начинался не сам городок, а мое детство. Улица Купален, Королевский сад, где играл духовой оркестр, и пекли вафли, переулок лейб-медика Якоба – интересно, там все такие же ужасные цены? А в Лекарском квартале змей прибавилось: раньше только на стенах изображали, а теперь и на водосточных желобах начали.
Экипаж проехал по улице Менял и сделал остановку на площади Биржи. Здесь мы с Гретой и вышли – у гостиницы с двумя коваными медведями на ограде. У одного натертый нос блестел как золотой, а другой держал лапу наотмашь, словно он и дал первому по носу.
Сколько раз я уже этих медведей видела, каждую царапину знала, но сейчас, у самых дверей гостиницы, обернулась и снова посмотрела на них. На один короткий миг внутри все сжалось от внезапной тревоги, непонятно откуда взявшейся. И я еле удержалась, чтобы не схватить медведя за сверкающий нос – на удачу….И загадать, чтобы мы выехали из Бестама так же спокойно, как и приехали, и чтобы единственной неприятностью стали дорожные рытвины и ухабы.
– Опять стариков выискиваете? – окликнула меня Грета, остановившись у входа.
– Иду, иду…
«У двух медведей» считалась одной из лучших гостиниц в Бестаме. Я выбрала ее по старой памяти – доводилось тут бывать, – и потому, что цели нашего визита она соответствовала как нельзя лучше. Правда, в последнее время такие вольности я позволяла себе все реже, и лишь когда обстоятельства того требовали.
Пока служащий искал заказ в гостиничном реестре, часы на башенке Биржи тонко вызвонили полдень. Вот и прекрасно, есть время перекусить и привести себя в порядок перед встречей.
– Да, вижу. Элен Альяни с камеристкой, Гретой Мешеде. Путешествуют по собственным надобностям. Так? – не услышав ответа, молодой человек поднял глаза. – Сударыня? Это вы Элен Альяни?
Обычный вопрос. Уже давно обычный. Но сейчас, в Бестаме, да еще в «Двух медведях», он прозвучал для меня странно.
– Что? Ах да, сударь. Да, это я и есть.
В двух смежных комнатах было просто, опрятно и красиво. С темно-бордового ковра смотрели те же медведи, тонкая мебель с гнутыми ножками и спинками – столичных мастерских. В ящике за окном цвели красные петунии. Пахло местным лечебным мылом и сухой лавандой.
– Мне здесь нравится, – заявила Гретхен, оглядевшись.– Очень мило.
– Вот и хорошо, сокровище. Распакуй вещи, будь добра.
– А мы сходим в театр? Портье сказал, сейчас выступает певец из столицы. Тот самый, что пел в прошлом сезоне в «Вогез Театрико» про несчастное сердце и еще какие-то беды… Долги у него были, что ли…
– Про долги я тебе и сама спою – любой певец от зависти позеленеет.
– Это-то дело известное… А представление тогда стоящее было! Я чуть не разрыдалась. Правда, толком не разобрала, кто кому брат, кто сват в этом балете, но все так красиво и благородно… И портьеры в ложе такие, хоть парадное платье шей. Сходим?
– Если все пройдет удачно – почему бы и нет? – я не стала поправлять Грету, которая все не могла запомнить,