Ландыш русской сцены. Влас Дорошевич

ечка которого была полна, как слезой, утренней росою. Отлетела Комиссаржевская. Что-то чистое исчезло с русской сцены. Она пришла:

      – Веселой песней.

      Взошла на сцену где-то в Новочеркасске[2], в водевиле, с бойким куплетом, веселым голосом, – но тотчас же задумалась и задумчиво, с большими глазами, полными слез, прошла перед нами по сцене.

      На могиле не будем преувеличивать.

      Ни спорить.

      Смерть почтим правдой.

      Почтим искренностью.

      У нее не было большого изобразительного таланта.

      Единственного условия, при котором человек чувствует себя на сцене на месте.

      Не ее слова, не мимика, не жест – производили впечатление.

      Неотразимое, незабываемое впечатление оставляли ее глаза, ее взгляд, полный:

      – Внутреннего, невысказанного страдания.

      За тем немногим, что она изображала на сцене, чувствовалась еще куда более глубокая пропасть неизображенного перед нами горя.