По лестнице быстрым шагом спускалась молодая женщина, звонко шлепая по лужицам туфлями на низком каблуке. Ноги проворно несли ее вниз по ступенькам, короткий подол светлого платья взлетал, обнажая гладкие колени с пересекавшим одно из них росчерком свежей царапины, а над плечами танцевали тяжелые локоны светлых волос, роскошный дар щедрой природы, испортить который было не под силу даже модной завивке.
Судя по лицу молодой особы – слегка округлому, с упрямым подбородком и чуть вздернутым носиком, – она была идеальной представительницей среднеевропейского типа. Жители Москвы и Петербурга не колеблясь признали бы в ней соотечественницу, а в Третьем рейхе она с легкостью сошла бы за белокурую фрау арийских кровей, хотя тонкость ее фигуры не слишком отвечала эталону красоты двух этих стран, где в дамах ценят известную пухлость форм. Скорее ее можно было принять за коренную жительницу Британии или Северо-Американских Штатов; однако, будучи уроженкой Тверской губернии, она звалась Лизой Тургеневой и не первый год блистала в российском синематографе – ныне же вернулась на родину из Голливуда, где снималась у знаменитого маэстро Тичкока.
Ее дядя, нобелевский лауреат Аркадий Аристархович Кудрявцев, уже давно поселился с супругой Клавдией Петровной в Симеизе, неподалеку от которого, в местечке Кацивели, ему построили лабораторию для каких-то таинственных опытов. Здесь же находился в отпуске и Борис – родной брат Лизы, конструктор на московском заводе АМО. Осиротев в смутные годы революции, Лиза и Боба воспитывались у тети с дядей, заменивших им родителей. Отправленное племяннице приглашение навестить родных было составлено Клавдией Петровной едва ли не в ультимативных выражениях, но Лизе не пришло бы в голову ослушаться. Ничуть не тяготясь теткиной тиранией, она, пожалуй, почувствовала бы себя обделенной, если бы вдруг ее лишилась.
Тем не менее, доставляя себе удовольствие, а Клавдии Петровне – разнообразие, Лиза частенько устраивала бунты: и крупные, когда вопреки теткиной воле избрала карьеру манекенщицы, а затем актрисы, и мелкие, вроде нынешнего, когда еще до завтрака, улизнув из дома, сбежала к морю.
Возвращение в Россию выдалось утомительным. Из-за чужой войны, уже второй год сотрясавшей Европу, Лиза предпочла лететь на гидроплане «Добровольного флота» из Сан-Франциско в Петропавловск, оттуда на Иркутск, Новониколаевск, Екатеринбург над бесконечными сибирскими просторами, а затем новым рейсом – из Москвы в Крым. На симферопольском аэродроме Лиза выбралась из самолета, раскисшая от болтанок, шмелиного гула моторов и назойливого внимания спутников по перелету. Это было позавчера, но Лиза еще не до конца пришла в себя после дороги и не желала упускать случая лишний раз освежиться в морской воде, не подвергаясь атакам охотников за автографами, которых курортная свобода отношений делала особенно бесцеремонными.
Выйдя к пирсу, разрезавшему бухту на две неравные части, Лиза спустилась не на правый, благоустроенный пляж с мелкой галькой, кабинками и навесами, а на левый, по контрасту со своим соседом почитавшийся диким. Эта была зажатая между морем и отвесной стенкой набережной узкая полоса, сплошь заваленная мелкими и крупными глыбами, на которых не так-то просто было устроиться: как ни ляжешь, какой-нибудь камень непременно вопьется под ребра. Выбрав глубоко ушедший в землю валун с плоской вершиной, Лиза поставила на него туфли. Затем она сбросила с головы соломенную шляпку и сняла темные очки, за которыми скрывались ее голубые глаза под бархатными бровями. Наконец расстегнув ремешок, перепоясывавший платье, она избавилась и от самого платья.
Теперь на ней остался лишь весьма смелый купальный костюм, явно выходивший за рамки приличий, которые установил ялтинский градоначальник Дурново, издав рескрипт с четким перечислением фасонов, допустимых к ношению на пляже. Купальник, который выбрала для себя Лиза, состоял лишь из лифчика и трусиков, которые могли бы сойти за шортики, и открывал на обозрение ее живот и всю спину. Подобный наряд, пожалуй, отважилась бы надеть только какая-нибудь из тех богемных дамочек, которые отдавали предпочтение самым дальним уголкам ялтинских пляжей, да и тем он был бы ни к чему: эти эмансипе вовсе обходились без купальников, давая заработок мальчишкам, которые за полтинник ссужали любознательным господам бинокли и сами подсказывали удобные для наблюдения места.
Впрочем, как знать – быть может, и сам суровый Дурново, увидев стройную фигуру Лизы в этом легчайшем костюме, давно никого не удивлявшем на пляжах Калифорнии, смягчился бы и ввел послабления для хорошеньких девиц, но сейчас видеть Лизу не мог никто, кроме чаек, оглашавших морские просторы тоскливыми криками. Ранним июньским утром, в самом начале сезона, на набережной не было ни души. И потому, нисколько не тревожась за судьбу своих вещей, Лиза лишь придавила камнем брошенное на валун платье и спустилась