Каждый раз, как, хоронили славного артиста Малого театра, старичок-дьякон обращался к живым всегда с одной и той же остротой:
– А, ведь, у нас, на Ваганьковском-то, труппа будет посильнее, чем у вас!
«Труппа Ваганьковского кладбища» увеличилась еще одной великой артисткой.
14-го октября, в день 75-летия Малого театра[3], опустили в могилу Надежду Михайловну Медведеву[4].
Расскажем, однако, об этом вдвойне печальном событии по порядку.
13-е октября. Отправляясь на Курский вокзал, встречать тело Н.М. Медведевой[5], я думаю:
– Ну, и толкотня же, наверное, будет.
Москва всегда умела не только при жизни, но и по смерти чтить своих выдающихся деятелей. Эта благородная черта была у нее в характере.
Приезжаю, – по платформе бродят несколько артистов.
– Должно быть, все в залах.
Но и в залах тесноты что-то не замечается. Там-сям два-три человека.
И среди них с недоумевающим видом ходит очень известный в Москве «специалист по описанию похорон». Есть такой тип. О покойниках говорит «со смаком». Он «покойника любит». И когда умирает кто-нибудь из крупных деятелей, – у покойницкого писателя на лице торжество. Словно радуется добрый человек:
– Слава Богу! Случай попрактиковаться вышел!
Обращаюсь к нему:
– Я от Москвы поотвык. Скажите, как вы находите встречу? Для Москвы прилично?
Покойницкий писатель делает «высокоспециальное» лицо:
– Судя по значительности покойника, публики неосновательно. Был, например, такой покойник Родон[6]…
– Был такой упокойник.
– Так тогда, при встрече тела, публики было куда основательнее. В неустойке Москва. Не говоря уже о других значительных покойниках. Например, когда хоронили Ивана Васильевича Самарина…
Судя по всему, ничего похожего на Самаринские похороны не предвидится.
Что тогда было! Один теперь известный товарищ прокурора, тогда занимавшийся адвокатурой и репортерством, – в редакцию своей газеты даже отчет о похоронах доставить не мог: был задержан полицией за то, что «лез», – до того была ошеломлена полиция наплывом публики на похороны «не генерала».
Теперь, наверное, ни одного репортера по такому поводу не арестуют, – что жаль.
Встречаюсь с артистами Малого театра.
– Завтра, в день похорон, у вас спектакля, конечно, не будет?
– Нет, не беспокойтесь, будет!
Странно как-то.
Из 75-ти лет, две трети этого срока Н.М. Медведева служила украшением Малого театра. И в такой день «осиротевшую семью артистов» заставлять играть!
Со стороны театрального начальства большая, большая странность.
– Да сами-то вы, господа артисты, просили, ходатайствовали, чтобы отменили спектакль в этот день?
– Нет. Не просили, неудобно… Как начальство посмотрит…
Гм… Если бы гг. артистам Малого театра стали выдавать чины за выслугу, они бы скоро дослужились до статских советников. Большие обнаруживаются способности!
– Кстати. У вас, ведь, завтра 75-летие театра. «Первого русского драматического театра»! Чем же ознаменовывается это событие? Спектакль какой-нибудь особенный?
– Н-нет… Ничем не ознаменовывается… Спектакль как спектакль…
– Что же ставится?
– «Идиот».
В день 75-летия лучшего русского драматического театра поставить не Островского, не Гоголя, не Грибоедова, а безграмотную, бессовестную переделку господина Крылова[7]! Поставить «Идиота», которому бы и ни в какой день на образцовой сцене не место, потому что не дело образцовой сцены поощрять, – не скажем, по деликатности, кражу, а самоуправство над чужой собственностью, – а в такой день, в день 75-летнего юбилея…
– Да кто ж у вас репертуар-то составляет[8]?
– Казначей скакового общества.
Казначей скакового общества участвует обыкновенно в составлении программы скачек. Но при чем же спортсменство в составлении репертуара?
– Таково уж новое теченье!
– Послушайте, однако, я тут не вижу даже всей труппы Малого театра?
– Все и не могли приехать встретить тело. Сегодня в Новом театре даже репетиция не отменена.
Тут уж я, каюсь, не поверил. Заехал потом сам в Новый театр[9]:
– Была репетиция?
– Была-с.
Не отменить репетиции для драматической труппы в тот день[10], когда эта труппа должна встречать тело великой артистки!
Это