ISBN 978-5-0050-8817-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог. Фаза
Старшего брата моей мамы все звали «Фазой», потому что он работал электриком. Спортивная и гибкая, словно у кошки, фигура, копна русых волос, голубая рубашка в полоску и потёртые джинсы. В моей памяти он навсегда остался таким: бегущим под проливным июльским дождём с парой детских резиновых сапог и крошечной тёплой кофтой.
– Сидят… – хмыкнул Фаза, обнаружив бабушку и меня в низенькой будке посреди поля. Я в деталях помню тот день – тот ливень и Фазу, бегущего к нам под струями воды, с моими сапожками в больших ладонях. Когда мы с бабушкой вышли кормить цыплят, светило яркое солнце, будто бы дождь и не думал начинаться. Но дождь застал нас врасплох.
– Ты как нашёл нас? – по привычке чуть строго спросила бабушка. Она всегда так говорила, но в её строгом голосе было больше доброты, чем в чьей-нибудь ласке.
– Да чё там… – неопределённо ответил Фаза, улыбаясь. Он укутал меня в тёплую одежду, взял на руки. И так мы пошли вместе по полевой дороге, бабушка и Фаза со мной на руках. Я обожала маминого брата, наверное, с рождения, сколько себя помнила. Он был моим самым близким и самым молчаливым другом. Я не понимала в свои пять лет, почему все называют его Фазой. Он радовался, когда меня привозили в гости, хоть ничто и не выдавало его радости, кроме светящихся глаз. Ещё говорили, что судьба у Фазы – «сломанная», потому что он «не обзавелся семьей» и всегда жил с матерью (с моей бабушкой). Ходили слухи, что в молодости его предала любимая девушка – я с трудом понимала, что всё это значит, но очень хотела для него другой судьбы. Я ощущала себя семьёй Фазы, уютно устроившись в родных тёплых мозолистых ладонях – в тот день мне мечталось, что однажды добрый волшебник спросит у меня: «Ксюша, какое твое самое заветное желание?». А я отвечу: «Хочу, чтобы Володя смог начать жизнь заново».
1
«Воздушный поцелуй… как маленькое солнце, но все, увы, уйдут – кого ни коронуй…». (с) из песни Тамары Гвердцители.
Москва, сентябрь 2006.
Дверь в мою комнату слегка приоткрылась – плавно, тихо. Отец всегда легонько, осторожно открывал дверь и ходил почти бесшумно – особенно, когда мы с мамой спали.
– Доча, ты не спишь? – спросил он ласково. На нём была тёмно-синяя байковая рубашка, моя любимая. Я куталась в неё, когда его не было дома.
Папа мягко опустился на разобранный диван рядом с мной. У него чуть отросли волосы и теперь непослушными вихрами торчали в разные стороны – мне очень нравилось, когда у отца был такой красивый беспорядок на голове, это делало его, и без того всегда молодого, ещё больше похожим на мальчишку в свои сорок пять. Мы помолчали, улыбаясь друг другу.
– Я тебя очень люблю, – произнес папа с едва заметной улыбкой. – Знаешь, как люблю? Больше жизни.
Он крепко обнял меня, и я с удовольствием вдохнула родной запах, уткнувшись в темно-синюю рубашку. Было удивительно, почему отец пришёл ко мне перед сном, чтобы сказать такие слова – намного чаще его любовь ко мне проявлялась в действиях. Внешне он всегда был сдержан, говорил мало и по существу – совсем как Володя. Но я знала, что внутри отца существует совершенно иной мир. Маленькой я обожала слушать, как папа читает мне про моря и дальние страны, про пиратов и приключения. Отец читал в лицах, вживаясь в каждого персонажа. Бывало, он черкал короткие весёлые стишки на бумаге или говорил ими вслух – а я смеялась, болтая ногами на столе. Однажды мы вместе замазывали от мамы двойку по математике в дневнике. В девятом классе я ревела в эту же синюю рубашку, потому что мальчик, который мне нравился, пришел на дискотеку с другой девочкой. Из всего, что случилось со мной дальше, я смогла выбраться только благодаря безграничной любви родителей и собственной вере – но об этом чуть позже.
Мамин крик раздался поздно ночью. «Женька, родной!» – я не видела, как упал отец, только услышала маму.
В нашем распахнутом окне зияла чёрная ночная пустота, в осеннем дворе не горели фонари, и только первая листва опадала с деревьев. Стоял конец сентября – любимое время года отца.
А мы ждали белую машину с красным крестом – та приехала быстро, но за эти десять минут я успела вспомнить все молитвы, которые знала в свои шестнадцать, читая их вслух быстрым речитативом. Через день я толкнула белую дверь просторной больничной палаты. Палаты 503.
Отец лежал у большого светлого окна, на улице стояла на редкость тёплая погода для осени, словно лето вернулось в самом разгаре, и яркое солнце заливало больничные кровати. В палате было так светло, словно ни с кем из оказавшихся там людей и не случалось ничего плохого. Склиф с его лабиринтами коридоров показался мне огромным живым организмом. Папа распахнул руки навстречу – он уже пришёл в себя, улыбаясь мне через головную боль.
Яркие карие глаза пристально смотрели на нас из противоположного конца палаты. Молодой