– Павел Николаевич, Рославлев беспокоит. Мы начинаем, ты с нами?
– Я готов, – коротко отозвался генерал.
Он повесил трубку, вызвал адъютанта, отдал ему несколько коротких распоряжений, а потом вышел на крыльцо, и внезапно схватился за сердце. Военный врач, немедленно прибывший к генералу, поставил диагноз: «обширный инфаркт миокарда» и прописал строгий постельный режим.
Генерал лежал в постели и мысленно проклинал все на свете, когда к нему вошел его адъютант и доложил, что прибыли «товарищи из Москвы»:
– Товарищ генерал, они утверждают, что имеют личное указание Никиты Сергеевича доставить вас в Москву, потому что у местных медиков нет возможности оказать вам необходимую помощь. Они утверждают, что только в кардиологическом отделении Клинического военного госпиталя есть специальное оборудование.
Адъютант Воскобейникова, умный и грамотный человек, воевал с генералом с сорок второго, они были вместе при наступлении на Правобережной Украине и в Белорусской операции, где заслуги Павла Николаевича высоко оценил маршал Жуков. У Воскобейникова не было секретов от своего адъютанта, поэтому они оба понимающе переглянулись, и генерал глухо спросил:
– И какое у тебя впечатление?
– Я сообщил им, что нет такой необходимости, что врачи отмечают улучшение, а местные жители лечат вас народными средствами, и это очень помогает. Но они даже не слушают. У меня впечатление, что этот вопрос не подлежит обсуждению.
Генерал кивнул и перевел взгляд на сидевшую в углу сиделку. Это была местная целительница, умудка Дара. Она лечила его травами, настоянными на воде из местных подземных источников, и ставила компрессы на область сердца, что неплохо помогало. О Даре среди местного населения ходили легенды, и военному врачу не раз приходилось лично убеждаться в ее способностях – неизлечимо больные или получившие несовместимые с жизнью травмы под ее руками буквально воскресали. Поэтому он разрешил ей врачевать генерала, решив, что худого от этого не будет. Разрешил еще и потому, что с медикаментами в гарнизоне было не густо, да и не существовало в то время каких-то особых средств от инфаркта миокарда – лежи себе неподвижно и старайся делать поменьше движений, чтобы тромб не оторвался и не наделал еще худших бед. Если повезет – выкарабкаешься.
– Дара, выйди на минуту, – сказал Воскобейников, – и она послушно поднялась.
Это была высокая смуглая женщина с прямыми черными волосами, черными глазами и впалыми щеками, над которыми выдавались остро очерченные скулы. По внешнему облику трудно было определить ее возраст – на лице не было морщин и прочих разрушений, производимых старостью, но мудрый взгляд и очертания губ показывали, что умудка Дара далеко не молода. Поставив перед генералом чашку, наполненную чистой водой, она вышла из палаты, притворив за собой дверь, и адъютант, наклонившись к генералу, торопливо проговорил:
– Товарищ генерал, врачи не велели вас беспокоить, поэтому я распорядился убрать из вашей палаты радио. После возвращения из Финляндии Хрущев созвал Пленум ЦК, который отменил решение Президиума и отправил в отставку «антипартийную группу» Молотова, Маленкова и Кагановича. Рославлев вчера подал в отставку и, говорят, находится под домашним арестом, но никто ничего точно не знает. Если б не ваша болезнь, конечно…
– А Жуков? – резко спросил генерал.
– Жуков поддержал Хрущева. Товарищ генерал, я полагаю, вам не стоит ехать в Москву. Скажите хоть одно слово, и мы вас не выдадим.
Генерал Воскобейников отрицательно покачал головой:
– Нет, не стоит усугублять. Пусть везут меня в Москву – у них против меня ничего нет, они просто подстраховываются и хотят иметь меня перед глазами. Никита не так уж и силен, он сам всего боится, а Георгий Константинович меня в обиду не даст – мы с ним и в Сталинграде, и в Берлине вместе побывали. Дару отправьте со мной – неизвестно, как меня их врачи по новым методам будут лечить, а ее компрессы и водичка мне здорово помогают.
Жуков приехал навестить больного на следующий день после того, как генерала доставили в Москву на специальном самолете и поместили в отдельную палату Клинического госпиталя. Георгий Константинович вошел с недовольным видом, поправил сползающий с плеча белый халат и сел на стул, стоявший около кровати.
– Что это ты надумал, Павел Николаевич? – резко спросил он. – Решил на старости лет в заговоры поиграть? Ты думал, как это на стране отзовется? Только говори со мной честно – я не КГБ, и нас никто не слышит. Говорить-то тебе можно?
– Говорить можно, сколько влезет, двигаться нельзя, – глухо ответил Воскобейников, – а если честно, товарищ маршал, то не люблю я Никиту. Всегда его не любил, а после Двадцатого съезда, когда он начал Сталина охаивать… Он ведь прежде перед Иосиф Виссарионовичем чечетку и гопака выплясывал, а как тот умер, так тявкать начал – как шакал. И стране от него