Кресло, в котором сидел дознаватель, стояло симметрично окну и выделялось на его фоне в контрастном свете. Дарья даже не могла сказать – сколько ему лет, старик он или нет, с этими мыслями Салтыкова положила свой зонтик, на который она опиралась словно на трость с тех самых пор, как вошла в этот кабинет, себе на колени. Дарья откинулась и непринужденно улыбнувшись, начала рассказывать. Сперва у нее ничего не получилось, она пыталась угадать – сколько лет этому человеку и как-то не вязались ее мысли о возрасте дознавателя с тем, что предстояло рассказать этому силуэту, но вскоре Салтыкова взяла себя в руки и речь ее полилась, словно вода из водосточной трубы во время ливня.
–Как вы уже вероятно знаете, в декабре к императору поступила жалоба от моих сорока крепостных крестьян, вы конечно же ее читали. Я вынуждена была написать объяснение своим действиям.
–Да, я читал, но принеся вам самые искренние извинения, я вынужден госпожа Салтыкова просить вас самой поведать мне о произошедшем, из первых рук, так сказать.
–Они заявили о якобы моих, как они выразились, чудовищных злодеяниях. Удивляюсь и откуда слов таких только набрались, не иначе, как дворня читать книжки начала. Дворовая девка моя, если не ошибаюсь, Максимова, неряха, каких еще поискать… Хочу вас спросить, скажите на милость, когда скотина не подчиняется вам, вы как поступаете? Ну лошадь не туда повезла, куда вам надо было.
–Плеткой ее и шпоры, чтоб не баловала и голову свернуть ей в ту сторону, куда бежать должна.
– Уже не помню, какое отдала распоряжение дворовой девке, но знаю, что она его не выполнила – вот я скалкой и надавала этой девке по голове ее тупой, но она никак не отреагировала. Тогда я взяла свечу и поднесла огонек к ее волосам, ну а те конечно вспыхнули, но видит Бог, я не хотела, чтобы она умерла, как-то случайно все вышло. В гневе я была.
–Конечно госпожа, когда вспылишь, то ненароком и убить можешь, по себе знаю. По мне, так сие не наказуемо должно быть, а напротив, по-моему, достойно понимания. Но ведь это не все?
–Девок своих, кои возмущаться начали смертью подруги своей, -продолжала Дарья, -Герасимову, Артамонову, Осипову и ее двенадцатилетнюю дочь Прасковью, велела конюху сечь розгами.
–Прошу, не волнуйтесь так, девки-рабыни не стоят того, испейте воды.
–После наказания они должны были вымыть полы, но эти дуры валились с ног и еще больше их запачкали, а попробуй кровь отмыть, конечно я осерчала пуще прежнего, схватила палку и отлупила их как следует. Осипова эта возьми и свались на ковер, а он у меня дорогой, персидский и с высоким ворсом. Я приказала ее вынести во двор, и чтобы она охолонула, велела раздеть и выставить на мороз. Так она мерзавка в платок укуталась, я так и не дозналась кто из крепостных ей этот платок вынес. Тут уж я не выдержала и вновь схватила