Дождь. Арина Андреевна Лодвикова

гда была такая. Воздушная, веселая, свободная. Никто, казалось, не ощущал свободу так, как она. Эта свобода шла изнутри. И Оля умела заражать этим чувством свободы. Я слыл в подростковом возрасте нытиком, вечно грустным парнем. Да, быть "сэдбоем" в свои семнадцать я умел. Но даже такой меланхолик, как я, и то расцветал при виде ее улыбки, при виде ее радостных глаз. Даже сейчас, когда мы были оба мокрые, хоть выжимай как тряпку и вешай на веревку, когда мы оба бежали в корпус, рискуя упасть во время бега, она умудрялась улыбаться и беззаботно летать. Если кто-нибудь из детей спрашивал, умеют ли люди летать, я знал ответ. Только она могла. Не какая-то сказочная фея. А Оля. Моя Оля.

      Она всё ещё бежала впереди. Казалось, что она бежит одна, что никто не составляет ей компанию. И будто ей никто и не нужен.

      Честно, я всегда чувствовал себя лишним, когда мы проводили время вдвоем. Так с детства. Своими угловатостью и нелепостью я никак не подходил к легкой и позитивной при любых раскладах Оле. Мы были совершенно разные. Мне порой казалось, что я был готов сжечь целый город со всем его населением ради одной ее улыбки.

      Уже в пятнадцать я понял, что моя тяга к ней болезненная. Она ненормальная, тяга сделала меня рабом того положения, в котором я находился. Я стал более замкнутым, ведь я ни с кем не мог это обсудить. Единственным моим другом была Оля.

      А дождь все шел. И мы все бежали. Казалось, что мы действительно будем бежать вечность. И хорошо. Главное, что с Олей.

      Мы с Олей были друзьями с детства. Она мне доверяла все. Ей это давалось легко. Мне бы ее доверие к людям. Ее жизнь не заканчивалась на одном мне. У нее было много друзей помимо меня, много знакомых и любимых локаций помимо нашего двора. А у меня же были только она и наш двор.