Зачатием Витасия, принято считать тот день, когда в знойную жару, каменщик Хлипко, человек весьма суровых нравов, на месте пустыря, заложил первую кирпичную кладку и с помощью строительного мастерка, трепетно утрамбовал густой раствор. Быть может именно суровый нрав, каменщика Хлипко, наложил глубокий след на поведении Витасика. Ибо не каждый в силах объяснить, с чего вдруг он, чумазый непоседа, с возрастом сделался дотошным до мелочей пронырой.
Жил малыш Витасий на пятом этаже, в угловой квартире номер сорок пять, где нынче прописана семья известного пианиста, кудесника белых и чёрных клавиш. Не знаю, кто тому виной, но именно эта квартира, стала уютным обиталищем Витасия на долгие годы. И если начистоту, то выбирать ему особо не приходилось. Только здесь он мог спать крепким сном и не тревожить свой организм постоянной бессонницей. Аура тут хорошая, думал Витасий, иначе не объяснишь.
Нынче же Витасик, томно восседал на кожаном чемодане и краем мохнатого ушка, подслушивал, как прежние хозяева квартиры, суетливо фасуют горы вещей по сумкам. Чего им на ровном месте не сиделось, думал Витасий, ведь хорошая квартира и окна спален выходят прямо на дивный лес городского парка, тишь да гладь, живи, не хочу. Взять, например, профессора Круглова, у него так вовсе с окнами беда, все до одного смотрят прямо на дорогу. С утра до вечера профессор вынужден созерцать бесконечное движение шумных автомобилей и вдыхать пары выхлопных труб, а у Круглова вместе с тем астма.
Дверные петли взвыли протяжным скрипом и малыш Витасий, в мгновение окна юркнул под кровать.
–Витасий…– шептал Аркадий.– Ау… Витасий ты где?
–Да здесь я, здесь.– Витасик выполз из-под кровати и неспешно вскарабкался на кожаный чемодан.
–Ну что пришло время прощаться?– в мрачном свете заявил Аркадий.
–Не вешай нос, гардемарины!– взбодрил Витасий.– Сколько мы с тобой знакомы? Три года? Четыре?
–Пять лет? А толку!– говорил Аркадий. Я тебя больше не увижу, а жаль. Ты мне, как брат. Даже больше брата.
–Не мели пургу, и без того холодно. Витасий в меру своих сил, приобнял Аркашу.– Вы же братья, как-никак, родная кровь. Пусть он тот ещё забияка, но Вы двое одни на всём белом свете и никому, кроме матери и отца Вы даром не сдались. Так что, цени его и уважай.
–Ты прям, как моя мать.– Аркадий хватился пародировать родную маменьку.– Вот не станет меня, кто тогда о Вас заботиться будет. Правильно, никто. Никому Вы, кроме нас с отцом не нужны. И жены Ваши будущие, не должны ссорить Вас с братом, иначе не жёны они Вам.– на этой ноте, мать обычно прекращала читать сыновья нотации и приступала к уборке, либо готовке, или чем там занимаются домохозяйки. Аркадия до боли смущало слова невеста в устах родной маменьки, потому он тотчас же обливался румянами и тяжело вздыхал.
–Лепо… Лепо… Тебе с такими талантами в театральный надо поступать. Срочно!– аплодировал Витасик.
–А что такое театральный?
–А пёс его знает. От слова теа, наверное… Чай, в переводе с инглиша. Ну, сам посуди, теа, корень, тральн – это суффикс, а ый, стало быть окончание.
–Аркаша!– громкие возгласы отца вихрем доносились из соседней комнаты.– Аркадий! Ты готов! Такси нас ждать не будет.
–Сейчас пап. Минуточку.
–Ну что ж, прощай!– приуныл Витасий.
–А на дорожку присесть!?– добавил Аркадий.
–Если на дорожку, то пускай. Это дело нужное… Кстати, хорошо, что напомнил, а то я запамятовал.
Плечом к плечу, они дружно плюхнулись на стылую кровать и в одночасье умолкли, потеряв дар речи. Горестно было Витасику, терять друзей, а кому не горестно. Жизнь она такая, сегодня держи брат клубнику, а завтра кушай сельдерей. Терпеть не мог Витасий сельдерей, довелось ему однажды, отведать у соседа кусочек зелёной байды, так его бедолагу, чуть наизнанку не вывернуло.
–Аркаша, родной! Чем ты там занимаешься, я никак не пойму. Нас машина, ждёт не дождётся, в конце-то концов.– ходким шагом отец ступил в объятую полуденным светом комнату и негодующе взглянул на сына.
В страхе быть пойманным, Аркаша пугливо осмотрел кожаный чемодан, где минутой ранее восседал малыш Витасик. Пусто… И ни одной живой души на чемодане не было, разве что сиротливая мошка. Стало понятно, что от Витасика и след простыл! Уфф… Пронесло. Сонмы мурашек выступили на спине и напуганный до смерти Аркадий облегчённо выдохнул.
–Ну, сколько можно, Аркадий. Это ни разу не смешно. Мать внизу стоит, вся испереживалась, ругается.– отец хорошенько отчитал родного сына за излишнюю копотливость, подобрал с кровати кожаный чемодан и шустрой поступью вышел вон.
Свесив нос, Аркадий в беспросветном унынии поковылял за грозным отцом, пианистом со стажем и ушёл прочь. Словно сахар растворился в чашке горячего чая, так и Аркадий, во веки вечные, растворился из жизни Витасия.
***
Второпях,