Хрот выдал истерический смешок. Поди, он впервые слышит словосочетание «детская вечеринка», и что это такое, ему неведомо. Коркина крошка.
Неопрятный и странный вид обычно элегантного и подтянутого парня заставлял меня тревожиться и трепыхаться. Почему он молчит, ничего не объясняет? Молчаливый Хрот – это примерно то же самое, что холодное солнце. Такого я пережить не мог, мне захотелось привести его в чувство. Я слазил в кабинет за вином, плеснул его в чашку и влил в Хрота. Изменилось только то, что он перестал обнимать колени и схватился за голову. Я снова потянулся за бутылкой, но тут младший Корк заговорил. От сердца отлегло.
– Миче, – сказал он, – нас трое, и все мы несчастны. Лала тоже будет несчастна. На нашем поколении лежит проклятье.
– Не проклятье лежит, а ваши родители стоят. Над вами, – ввернул я.
– Все они, кто старше, все довольны. Всем хорошо, а мы не такие. Я не пойму, в чём тут дело. В чём, Миче?
– Ну… Я не знаю. Но я могу погадать.
– К чёрту твоё гадание. – Он зашёлся в истерическом смехе. – Ты уже погадал. Что же ты не увидел, Миче, чем это кончится? Хотя, конечно, жизнь одного Кохи, тем более, твоего врага, ничто по сравнению с целым городом…
– Э, нет, – я даже закашлялся от возмущения. – Ты в чём меня обвиняешь? Я пальцем Кохи не трогал. Ну, последние несколько недель. Я вообще его не видел.
– Где бы ты мог его видеть, если он сначала болел, а потом был тихий и всё дома сидел.
– И что? – осторожно спросил я, не понимая, что могло случиться с припадочным братцем Хрота.
Оказывается, в тот день, когда вернулся с победой наш флот, все трое молодых Корков вместе с Лалой Паг сидели в комнате Мадины и болтали о ерунде. Типа нового способа вышивания тонкими ленточками. О возвращении кораблей они узнали от служанки, вбежавшей к ним с этой вестью. Едва услышав такое, Кохи встал, уронив все цветные клубки и мотки, которые девчонки насыпали ему на колени, и выражение его лица было как у осуждённого на казнь. Никто ещё не успел спросить, что же такое случилось, и почему он так испугался, как снизу послышались топот, грохот и рёв, и в Мадинину комнату вломился их любящий папочка.
Он ударил ринувшуюся наперерез служанку по лицу и, рявкнув ей: «Вон!» – захлопнул дверь. Он набросился на Кохи, слабого после болезни и бил его так… И даже торшером на кованной ножке. Всё случилось очень быстро. Старший Корк отшвырнул к окну метнувшуюся на выручку Мадину, а один Хрот никак не мог справиться с впавшим в ярость отцом. Выручила Лала. Не долго думая, она вспрыгнула на стол, схватила стул и со всей силы опустила его на голову урода. Если ему можно торшером – то и ей можно стулом, тем более, кто он ей? Практически никто. Старая скотина рухнула под стол, Хрот, не разбираясь, жив Кохи или нет, подхватил брата на руки и выбежал из комнаты, девчонки – за ним. В панике они пересекли двор и оказались на улице, и на извозчике довезли бесчувственного Кохи до госпиталя, где устроили раненных, где есть хирурги